— Отец, мне все равно, будь вы хоть римским папой. Мы не знаем наверняка, мертв Шаркл или нет.

Отец Вайкезик молча подчинился, хотя огромная сила взрыва не оставляла сомнений: Кэл Шаркл мертв. Шаркл и его сестра. И его зять. И большинство спецназовцев. Сколько всего? Пятеро? Шестеро? Десятеро?

Он бесцельно пробирался сквозь толпу, автоматически наматывая шарф на шею и застегивая пальто, пребывая в полушоке и бормоча себе под нос «Отче наш». Тут он увидел Роджера Хастервика, безработного бармена со странно сверкающими глазами. Положив ему руку на плечо, Стефан спросил:

— Что он кричал полиции сегодня утром?

Хастервик моргнул:

— А? Что?

— Перед тем как мы разошлись, вы сказали мне, что Кэлвин Шаркл сегодня утром приоткрыл металлический ставень на подвальном окне и прокричал какую-то дребедень. Вы подумали, мол, непременно что-нибудь случится, а потом ничего не случилось. Что именно он кричал?

Лицо Хастервика просветлело, когда он вспомнил.

— Да-да. Он и правда плел страшную чушь.

Он нахмурился, пытаясь вспомнить точные слова сумасшедшего. Наконец вспомнил, ухмыльнулся, вытянул губы, словно смакуя услышанные откровения, после чего повторил несвязные речи Шаркла — на радость Стефану, как ему казалось.

Стефан не испытал никакой радости. Шла одна жуткая секунда за другой, и он все сильнее убеждался, что Кэлвин Шаркл не был сумасшедшим. Сбитый с толку, запутавшийся, испуганный из-за огромного стресса, вызванного манипуляциями с его сознанием и разрушением блоков памяти, сильно дезориентированный, но не сумасшедший. Роджер Хастервик и все вокруг сочли, что обвинения, заявления и проклятия Шаркла, которые он швырнул в мир через защищенное окно своей возведенной наспех крепости, всего лишь бред умалишенного. Но у отца Вайкезика имелось преимущество: он связывал слова Шаркла с событиями, происходившими в мотеле «Транквилити», — чудесными исцелениями и телекинезом — и спрашивал себя: не кроется ли какая-нибудь истина за требованиями и обвинениями, выкрикнутыми из окна подвала несчастным, перепуганным человеком? Задавая себе этот вопрос, он чувствовал, как волосы на затылке встают дыбом. Его пробрала дрожь.

Понаблюдав за ним, Хастервик сказал:

— Эй, бога ради, не стоит принимать это всерьез. Вы же не думаете, что в его словах была какая-то правда? Да он просто спятил. Взорвал себя, ведь так?

Отец Вайкезик побежал к приходской машине на север по Скотт-авеню.

Еще до того, как Стефан Вайкезик приехал в Эванстон и стал свидетелем трагедии в доме Шаркла, он предполагал, что до конца дня вылетит в Неваду. То, что случилось у Мендосов и у Халбургов, усилило его недоумение и любопытство, и теперь погасить их могло только его участие в делах команды из Элко, которой приходилось несладко.

После того, что он услышал от Хастервика, приезд в Неваду стал насущной необходимостью. Если хотя бы половина из того, что прокричал Шаркл в окно подвала, была правдой, Стефан обязан был полететь туда, чтобы стать свидетелем чуда, и сделать все, что было в его силах, для защиты собравшихся в «Транквилити». Всю свою жизнь он спасал сбившихся с пути священников, возвращал заблудшие души в лоно церкви. На сей раз, возможно, голос призывал его к спасению умственного здоровья и жизней других людей. То, о чем предупреждал Кэлвин Шаркл, угрожало и разуму и телу, не только душе.

Он сел в машину, включил передачу и поехал прочь из Эванстона.

Он решил не возвращаться домой за вещами — времени уже не было, — а поехать прямо в аэропорт О’Хара и сесть на первый же рейс на запад.

«Господи милостивый, — думал он, — что Ты послал нам? Что это — величайший дар, о котором мы могли только мечтать? Или чума, рядом с которой бледнеют казни египетские?»

Отец Вайкезик поднажал на педаль газа и помчался сначала на юг, а потом на запад к аэропорту О’Хара, как… что ж, как летучая мышь из ада.

Джинджер и Фей провели бо́льшую часть утра с Элроем и Нэнси Джеймисон, под тем предлогом, что Джинджер (ее представили как дочь старой подруги Фей) едет на запад, чтобы поправить здоровье, и хочет узнать больше об округе Элко. Джеймисоны, большие знатоки местной истории, были всегда готовы рассказывать об этих краях, в особенности о красотах долины Лемуиль.

На самом же деле Джинджер и Фей искали прямые и косвенные симптомы того, что Элрой и Нэнси страдают от последствий разрушения блоков в их памяти. Но ничего не обнаружили. Джеймисоны были счастливы и не испытывали никаких проблем. Манипуляции с их памятью были такими же успешными, как и с памятью Фей, ложные воспоминания укоренились крепко. Везти супругов в «Транквилити» означало подвергнуть их опасности без особого смысла.

В фургоне мотеля, когда они отъехали от дома — Элрой и Нэнси махали им с крыльца, — Джинджер сказала:

— Хорошие люди. Замечательные.

— Да, — подтвердила Фей. — Надежные. Жаль, что они не с нами в этом противостоянии. В то же время я рада, что они в этом не участвуют.

Обе женщины замолчали. «Наверное, — подумала Джинджер, — Фей занимают те же мысли, что и меня: стоит ли по-прежнему та машина у подъездной дороги к дому Джеймисонов и ограничатся ли сидящие в ней люди одним лишь наблюдением?» Эрни и Доминик вооружились, отправляясь в горы, к хранилищу в Тэндер-хилле. Поездка Фей и Джинджер казалась безобидной, никто не предполагал, что им тоже может грозить опасность. Джинджер, как и многие привлекательные одинокие женщины, живущие в большом городе, умела пользоваться пистолетом, а Фей, добропорядочная жена морпеха, была почти специалистом по обращению с оружием, но их знания и навыки оказывались бесполезными при отсутствии стволов.

Проехав четверть мили по обсаженной соснами дороге, Фей остановила фургон в одном из самых тенистых мест.

— Может быть, я преувеличиваю, — сказала она, расстегивая пуговицы пальто и запуская руку под свитер, — и от этого будет мало проку, если на тебя направят пистолет.

Морщась, она вытащила два ножа для разделки мяса и положила их на сиденье между собой и Джинджер.

Джинджер удивленно спросила:

— Где вы их взяли?

— Я поэтому и стала протирать посуду, которую мыла Нэнси. Пока убирала приборы, похитила вот это. Не хотела спрашивать у них про оружие напрямую — мы только зря впутали бы Нэнси и Элроя в нашу историю. Верну им потом, когда все закончится. — Она взяла один из ножей. — Кончик очень острый. Лезвие заточенное и в зазубринах. Конечно, если приставят пистолет к виску, проку от этого будет мало. Но если они попытаются сбросить нас с дороги и усадить к себе в машину, нужно только дождаться подходящего момента и вонзить нож в ублюдка.

— Ясно, — сказала Джинджер, потом ухмыльнулась и покачала головой. — Надеюсь, когда-нибудь вы познакомитесь с Ритой Ханнаби.

— Ваш бостонский друг?

— Да. Вы с Ритой очень похожи, мне кажется.