можно сравнить с тем, что во всей непрерывности появляется редко». В этих словах Юлиан отвергает мнение о том, что источники болезней всегда бывают телесными, и об этом свидетельствует то, что он пишет о приступах и отступлениях болезней, считая, что в этом следует учению методистов, он противоречит учению древнего врача. Однако на деле ты обнаружишь совершенно противоположное. Ведь болезненные состояния твердых частей тела живого существа бывают устойчивыми и задерживаются надолго, жидкости же, естественно, перетекают в другие части тела живого существа, распространяются, становясь менее плотными, и выделяются через различимые чувствами поры, а иногда, переваренные природой, управляющей живым существом, становятся лучше, иногда же, подвергшись изменению под действием лихорадочного жара, становятся хуже, некоторые же под действием дыхания †[158] лихорадочного жара, и поэтому становятся лучше, смешиваясь с хорошей пищей, а другие подвергаются порче под влиянием притекающих или немедленно выводимых вовне дурных или плохо переваренных в желудке *** И нет ничего удивительного в том, что при гниении жидкостей возникают лихорадки, и в том, что, когда такие соки собираются в какой-то полости, гниют там, а затем покидают ее, лихорадка сначала возникает, а потом угасает. Но в такой ситуации лихорадку нужно просто перенести.

Перейду к тому, что написано у Юлиана дальше и что присутствует не у всех, но исключительно у него. Мне кажется, лучше всего привести это рассуждение полностью, хоть оно и достаточно длинно. Выглядит же оно так: «В целом при избытке жидкости или порче невозможно определить † источник болезни, ведь как можно достаточно точно распознать его, если болезнь распространилась по всему телу? Необходимо признать, что при этом имеется избыток всего в любой большой и малой части тела. Ведь необходимо, чтобы непосредственная причина распространялась вместе со своим следствием. А по всему телу распространяются такие болезни, как лихорадка, и тысячи других болезней, при которых по необходимости и избыток жидкости будет во всем теле, причем этот избыток будет настолько больше, насколько больше будет болезнь. ***[159]». Итак, Юлиан не хочет признавать, что непосредственная причина болезней, распространяющихся по всему телу, может находиться в одном месте. Однако это рассуждение будет опровергнуто, стоит только признать, что истечение из бубона может являться непосредственной причиной лихорадки. Если бубон рассосется, то и истечение не сможет ни сохраниться, ни увеличиться, а так как если оно сохранится, то и лихорадка не прекратится, а если она прекратится, то придется признать, что непосредственной причиной ее является бубон, то это опровергает рассуждение сего славнейшего защитника, утверждающего, что причина болезни всего тела не может сосредотачиваться в одном месте. И нельзя назвать другого значения понятия «непосредственная причина», помимо того, что следствие возникает из-за нее и прекращается, как только она исчезает, — если только и здесь он внезапно не заявит, что является стоиком, как уже делал в других сочинениях. Однако если он сделает это, ему придется назвать причину не только болезни, но и здоровья и признать, что болезни бывают горячие, холодные, сухие и влажные, чего он делать не хочет. Так пусть же он не говорит глупостей и не ведет себя как безумец, поминутно меняя свои представления, то хваля стоиков, то отрицая их учение.

Комментарий

Сочинение Галена «Опровержение возражений, выдвинутых Юлианом против Афоризмов Гиппократа»[160] дополняет уже имеющийся в нашем распоряжении корпус источников, в которых представлена полемика Галена с врачами-методистами. В данном случае оппонент Галена — Юлиан, известный представитель методистской школы, не относящийся, впрочем, к числу столпов, сформулировавших ее основные положения. Юлиан — это, безусловно, не Эрасистрат, не Асклепиад и не Фессал, но наряду с Сораном он, по-видимому, один из наиболее известных врачей-методистов имперской эпохи, по времени близкий к Галену. В отличие от Сорана Эфесского Юлиан не внес значительного вклада в развитие медицины. Однако в свое время он как талантливый писатель и пропагандист идей школы врачей-методистов был очень известен и влиятелен. Он писал обширные сочинения, направленные против представителей других врачебных школ, в первую очередь против рационалистов-гиппократиков. Например, считается, что только один его трактат, опровергающий афоризмы Гиппократа, состоял из 48 книг. Произведениям Юлиана школа методистов обязана своим существованием: В. Наттон указывает, что в западной части империи методисты комфортно существовали до V в. На Востоке, напротив, триумф системы Галена был сокрушительным — статус господствующего учения она обретает уже к концу III в.[161] Работы Юлиана, по преимуществу компиляторного и разъяснительного характера, сыграли роль некоего «моста во времени» между отцами-основателями школы врачей-методистов и ее позднейшими представителями.

В начале своего сочинения Гален критикует методологию врачей-методистов, считавших основой обучения профессии освоение опыта учителя. Речь, конечно, идет не о том, что учитель не нужен, — Гален имеет в виду необходимость наряду с практическим опытом наставника усваивать объективные законы природы. Для врачей-методистов, картина мира которых определялась атомистической натурфилософией, идея существования в природе законосообразного порядка протекания физических процессов была неприемлема. Отрицая телеологический принцип устройства человека, они видели процессы его жизнедеятельности как результат хаотического движения атомов. Тогда «благоприятное стечение обстоятельств» Эрасистрата становилось столь же универсальным, сколь и бессмысленным объяснением успешного излечения больного. Гален обращает внимание на пользу этой теории: «Неужели ученики Фессала должны подражать своему учителю, если он с помощью очистительной клизмы вылечивает больному желудок, а если очищение произошло произвольно, то его воспроизводить не следует? Или предположим, что у женщины случилась задержка месячных, а потом кровавая рвота. Неужели ученикам Фессала нужно повторять действия учителя, который, вызвав истечение или отворив жилу, излечил эту болезнь, а если месячные прорвались сами по себе и принесли облегчение, то природе им в этом подражать не следует? Ведь нет разницы, повитуха или Фессал вызвали месячные, или больная получила облегчение без их участия, от самопроизвольного истечения, — польза происходит от опустошения, а не от того, что его вызвало» (1, 250–251 К).

Гален обращает внимание на увлеченность Юлиана и его сторонников абстрактными натурфилософскими идеями, которые мешают им правильно понимать вопросы врачебной практики, тем более что и в философии Юлиан делает грубые ошибки: «Если врач методической школы, сам того не заметив, станет выступать как натурфилософ и скажет без хвастовства и чванства, не делая вид, что выносит на всеобщее обозрение некие основы сокровенного учения, что болезненные процессы, происходящие с телом, бывают двух видов и для того, что составлено сообразно природе, возможно два вида перемен, или изменений, противоположных друг другу, — избыточное собирание и насильственное излияние, — то слова его покажутся разумными — не натурфилософам, конечно же, рассуждающим о материи вселенной,