Поскольку это был сон, я не нашел ничего удивительного в том, что меня пригласили к столу и накормили свежеиспеченным хлебом и свежевзбитым маслом, положили чандры, приправленной пряным соусом, а на десерт посулили пирог и глоток гласа.

Теперь мне и в голову не приходило подозревать Оуну в обмане. Происки Порядка вынуждали к осторожности, но не здесь; в этой диковинной хижине, рядом со своей взрослой дочерью, я чувствовал себя в безопасности. Родная кровь — мне ли не узнать ее? Будь Оуна оборотнем, лживым порождением Хаоса, я бы мгновенно это ощутил.

И все же внутренний голос настойчиво твердил, что я не раскусил интригу Порядка, из-за чего оказался побежден и ввергнут в свое нынешнее состояние. Так стоит ли по-прежнему полагаться на чутье? Может, я давно его утратил и лишь теперь начинаю понимать, что со мной произошло? Может, Оуна все-таки — очередная иллюзия, сотворенная, чтобы похитить остатки моей души?

Мой нрав не позволял мне осторожничать. И потом, осторожностью ничего не добьешься. Как ни крути, особого выбора у меня не было, в этой хижине на краю бездны, в непосредственной близости от паутины лунных дорог.

— Значит, ты не ведаешь, что сталось с твоей сестрой?

— Сестрой? — с улыбкой переспросила Оуна. — Отец, с чего ты взял, что у меня была сестра? Матушка родила меня и моего брата.

— Брата? — по спине побежали мурашки — то ли от страха, то ли от восторга. — Выходит, у меня и дочь, и сын?

— Наверное, тебе лучше было не знать о нем, отец. Если он мертв — а я боюсь, что оно так и есть, — твоя радость обернется мукой.

Я отмахнулся от ее слов. Сын, у меня есть сын! Это главное, а страдать будем потом — если, конечно, придется.

Сын и дочь. Я с любовью поглядел на Оуну, испытывая невероятную сумятицу в мыслях. И сделал то, от чего пришел бы в ужас любой мелнибонэец, — притянул девушку к себе и крепко обнял. Она прижалась к моей груди — чуть стеснительно, будто тоже не привыкла выказывать свои истинные чувства. Но моя ласка была ей приятна.

— Ты — похитительница снов, — сказал я задумчиво.

Она затрясла головой. На ее отразились смешанные чувства.

— Нет, я всего лишь дочь похитительницы снов. Меня учили ремеслу, и кое-что я умею, но призвания в себе не ощущаю. По правде говоря, отец, я порой словно разрываюсь на части. Что-то во мне, можно сказать, восстает против матушкиного ремесла и всего, что с ним связано…

— Твоя матушка не раз выручала меня, когда мы с ней искали Жемчужную Твердыню, — Эльрику ли Мелнибонэйскому не знать, что такое душевные терзания?

— Она часто вспоминала о вашем путешествии. И о тебе, отец, отзывалась тепло, что просто удивительно, если учесть, сколько у нее было любовников за минувшие годы. Сдается мне, ты единственный, от кого она завела ребенка.

— Не знаю, радоваться мне или огорчаться. Нрав у нее всегда был крутой…

— Я не слышала от нее ни единого дурного слова о тебе. Наоборот, она расхваливала тебя, называла великим воином, отважным и благородным рыцарем. И постоянно прибавляла, что из тебя получился бы самый ловкий на свете похититель снов. По-моему, она и во сне видела, как вы с ней занимаетесь общим делом. Как ты думаешь, отец, о чем мечтают похитители снов?

— О сне без сновидений, — предположил я. Подумать только — мой ребенок. Эта красавица, эта умница —, а, насколько я мог судить, Оуна отличалась незаурядным умом — моя дочь. Которая приманила меня в свою хижину на краю мироздания. В то самое место, где она родилась…

По словам Оуны, дальний лес, который показался мне суровым и опасным, изобиловал всевозможными диковинками. Моя дочь росла в этом лесу, среди друзей. И лес, и хижина находились под защитой, подобно Танелорну, и тут не страшны были ни оголтелый фанатизм Порядка, ни необузданность Хаоса. В хижине часто бывали гости — приятели матери, странствовавшие между мирами и забегавшие на огонек передохнуть и поведать о своих скитаниях.

Когда девочке исполнилось пятнадцать, они с матерью отправились искать то измерение, где Оуне рассчитывала обрести пристанище, уйдя на покой. Моей дочери это измерение пришлось не по вкусу, и она решила отыскать собственное призвание и пустилась в странствия по мириадам миров мультивселенной. Чтобы придать своим скитаниям некий смысл в глазах окружающих, она всем говорила, что ищет брата. Но единственным альбиносом, про которого ей удалось хоть что-то узнать, был ее отец, грозный и ненавистный Эльрик Мелнибонэйский. Уж с кем, а с ним Оуне встречаться нисколько не хотелось.

Позднее она все же отыскала и других альбиносов. Что-то вроде крохотного племени, следы которого терялись на просторах мироздания. Оуна почему-то верила, что, повидавшись с этими изгоями, она непременно вызнает нечто важное о своем брате. Верила, что тот жив и обосновался в каком-нибудь захолустном мирке наподобие того, который выбрала старшая из женщин в их роду. И не просто обосновался там, а, как говорится, пустил корни, обзавелся семьей и детьми.

С каждым произнесенным Оуной словом я чувствовал себя все старше. Мне не слишком трудно было представить разный ход времени в разных измерениях, однако ощущать себя, человека сравнительно молодого, патриархом, прародителем рода было как-то неуютно. Это ведь громадная ответственность, от которой так и тянет сбежать куда подальше. В сердце снова закралось подозрение: а вдруг все происходящее — хитроумная уловка Порядка, часть грандиозного космического заговора, в котором мне отведена малая роль? Роль разменной пешки в игре богов — в игре, которой боги развлекаются, прогоняя скуку.

Эта мысль воспламенила мой гнев. Если так оно и есть на самом деле, я приложу все усилия, чтобы расстроить их планы.

— Отец, — сказала Оуна, — я заманила тебя сюда не из любопытства. Мне нужна твоя помощь. Я знаю, как тебя обмишулили. И знаю, почему, — она уловила смену моего настроения, — Миггея со своими приспешниками угрожает не только Танелорну, но и нескольким другим мирам, в том числе и тому, где живут твои потомки.

— Мелнибонэйцы по виду, я надеюсь?

— Они очень похожи на последнего императора Мелнибонэ. Мы с ними в союзе, ведь у нас общие враги. И среди них есть тот, кто поможет нам одолеть Порядок.

— Дочка, — сказал я наставительно, — ты, видно, запамятовала, что я лишился своего тела. Превратился в призрака. В привидение, утратившее телесную оболочку. Иными словами, я все равно что умер. Когда бы не твое колдовство и не чары этого места, я бы и ложку со стола поднять не смог. Мое тело покоится в Танелорне, обреченном на гибель; Миггея, Герцогиня Порядка, владеет ныне Черным Клинком и вольна творить все, что ей заблагорассудится. Я потерпел поражение, остался вот с таким носом. Теперь я — сон во сне, не более того. И вокруг нас тоже сон. Бессмысленный, бесполезный сон.

— Что ж, — Оуна принялась собирать тарелки, — что одному снится, другой создает наяву.

— Банально, дочка.

— Зато правда, — Оуна сняла фартук, повесила его на стену и встала подбоченясь посреди комнаты. — Скажи, отец, ты рад видеть меня?