Через неделю он сказал, что очень занят и надо бы позвонить еще через неделю. Я взмолился, поняв, что он просто тянет резину. Однако Крючков был неумолим. Вот так мы и перезванивались, причем каждый раз он с сарказмом напоминал о той публикации в газете. Наконец мне повезло. Помог случай. Когда я ему в очередной раз звонил с просьбой об интервью, у него в кабинете оказался мой добрый знакомый Вагиф Гусейнов — бывший председатель КГБ Азербайджана. Я знал Вагифа с юных лет по его работе в ЦК ВЛКСМ. Поняв, с кем говорит его бывший шеф, Гусейнов пришел мне на помощь. «А, это Володя Снегирев, — сказал он Крючкову. — Я его знаю — хороший парень. Надо дать ему интервью». И Крючков наконец назначил мне встречу. И мы встретились на пятом этаже дома номер 11 по Новому Арбату, где тогда был его офис.

Я появился в приемной минут на десять раньше назначенного срока. Секретарша Оля тотчас доложила, но он велел подождать. Крючков всегда был педантом и любил точность. Я присел на стул перед дверью. Через некоторое время он вышел из своего кабинета — согнутый едва не пополам, маленький, но живой, с острыми глазами. Зорко взглянул на меня, словно проверяя, тот ли это человек, которого он ждет, и надо ли его принимать. Потом юркнул куда-то в коридор, появился снова и исчез в своей норе, велев ждать. Ровно в назначенное время он пригласил меня войти. Оля принесла чай и вазочку с конфетами.

— Пейте чай, — велел он и стал почти бесцеремонно меня осматривать.

Потом сказал:

— Странно, вы не выглядите злым человеком. Лицо у вас доброе.

— А почему вас это так удивляет?

— Та публикация, — опять напомнил он, — она была оскорбительной.

— Не могу согласиться с этим. Возможно, там содержались какие-то неточности, но оскорблений не было. Мы можем, если хотите, подробно разобрать ее.

Он не отреагировал на это предложение.

Я сел за маленький приставной столик и принялся настраивать свой диктофон. Он примостился на стуле за письменным столом, причем принял весьма фривольную позу.

— Вас не смущает это?

— Что? — не понял я.

— Ну, как я сижу? Спина, — пояснил он. — Проблемы со спиной.

— Мне это знакомо. Сам много лет мучаюсь. У вас, однако, дело, видно, очень серьезное.

— Мне сделали операцию на позвоночнике, — сказал он. — В 19-й больнице. Прежде я совсем не мог ходить, вот до чего дошло, теперь ничего, даже за границу езжу.

— Ну, вы смелый человек, раз решились на такое, — польстил я ему. — В ваши-то годы. Кстати, а как насчет зарядки? Я слышал, вы всю жизнь каждое утро начинали с сорокаминутной зарядки по собственной системе.

— Я и теперь ее делаю. И еще дольше.

…Да, этот человек всю жизнь был педантом и никогда не изменял своим правилам. Энергичная гимнастика входила в число таких правил. Он сам разработал свой комплекс упражнений и старательно делал эти упражнения, где бы ни застало его утро — на служебной ли даче в Ясенево, в городской ли квартире. Он одинаково невозмутимо выполнял свои упражнения и в казенной посольской резиденции, и на скромном пляже ведомственного санатория. Подчиненные знали об этой привычке шефа и привыкли относиться к ней с уважением.

Даже в субботу Крючков не делал себе послаблений: вставал, как обычно, в шесть утра, облачался в спортивный костюм, выходил на газон рядом с ясеневской дачей и почти час истязал себя привычной гимнастикой. Затем — душ, скромный завтрак, и пора на работу.

На службу всегда ходил пешком. Да и идти-то было совсем недалеко, не более километра, по недоступной для чужих, обнесенной забором территории, примыкающей к комплексу зданий внешней разведки в Ясенево.

Внешне Крючков мало напоминал высокопоставленного представителя ведомства, которое держало в страхе добрую половину земного шара. Даже, правильнее сказать, он его совсем не напоминал. Его можно было принять за бухгалтера, за мелкого чиновника, за школьного учителя, но никак не за начальника самой грозной спецслужбы. Щупловатый, круглая голова с большими залысинами, очки в роговой оправе, невыразительное, слегка татарское лицо. Говорят, Крючков был мордвином из племени мокша. И лишь глаза за мощными линзами выдавали личность неординарную: они были острыми, и под взглядом этих глаз неуютно чувствовали себя самые разные люди.

На службу он по обыкновению шел деловитой походкой, глядя прямо перед собой. На его лице не отражалось ничего, кроме сосредоточенности. Суховато, без тени улыбки, кивал встречавшимся изредка сослуживцам.

В этом дачном поселке жили только самые главные из генералов внешней разведки, только свои. Каждый из них хорошо изучил привычки шефа. Да и между собой коллеги установили некий свод правил, нарушать которые было не принято. Считалось, например, дурным тоном как бы случайно подкараулить Крючкова на этом утреннем маршруте, чтобы затем, поздоровавшись, будто бы нечаянно присоединиться к нему и за разговором решить какие-то свои вопросы (поездка в загранкомандировку или получение квартиры для детей). Желающих проделать такой нехитрый финт находилось немного, относились к таким с презрением, но сам начальник Первого главного управления, как было замечено, не гнушался выслушать «преданных душой и телом» подчиненных в неформальной обстановке весеннего благоухания и даже, увы, привечал подобных энтузиастов. Некоторые из них впоследствии сделали неплохую карьеру.

По причине вечной занятости — а работал Крючков практически без выходных — у него не было никакой личной жизни. Он не имел друзей, не завел никакого хобби, а если и выдавался когда-нибудь свободный вечер, то мог позволить себе посетить театр. Любовь к театру — это мог быть Большой, «Современник» или МХАТ — была, видимо, единственной слабостью генерала армии.

Благодаря навыку скорочтения он усваивал колоссальное количество информации, причем особо приглянувшиеся ему отрывки из книг, статей, информационных сообщений просил печатать на отдельных карточках. Тогда компьютеров еще не было, и все архивы содержались в бумажном виде. Его досье к концу карьеры насчитывало более трехсот тысяч карточек, и оно всегда было у него под рукой.

Крючков с ранних лет считал себя — и не без оснований — настоящим солдатом КПСС, мобилизованным партией на службу в органы. С юных лет он уже находился в аппаратной «обойме»: секретарь Сталинградского горкома комсомола, следователь прокуратуры, слушатель Высшей дипломатической школы, третий секретарь посольства в Будапеште. Именно в венгерской столице его путь пересекся с карьерой Ю. В. Андропова, который, будучи послом, сразу отметил старательного и педантичного молодого дипломата, а вернувшись в Москву, пригласил его поработать вместе в ЦК. Референт, зав. сектором, помощник секретаря ЦК — служебное