в любом случае основывались на предположении, что евреи в конце концов полностью ассимилируются, утратят свои специфические черты и станут неотличимы от окружающего населения. Таково было общее молчаливое соглашение на ранней, интернационалистской стадии советской власти. Позднее, с приходом к власти Сталина и с постепенным нарастанием русского национализма, евреи лишились культурной автономии. Многие ведущие коммунисты-евреи утратили свои высокие посты. «Еврейский вопрос» снова обострился[646].

Положение еврейского населения Польши было весьма шатким с самого момента создания Польского государства. В ходе спонтанных погромов во Львове, Вильно и других городах в период «междуцарствия» 1918–1919 гг. погибли сотни евреев. Позднее евреи получили статус национального меньшинства, однако польские националисты всегда настаивали на том, что Польша должна быть государством для поляков, а не для меньшинств, и были, как правило, антисемитами. Евреев всегда обвиняли либо в пророссийских, либо в прогерманских симпатиях. Авторитетные деятели католической церкви заявляли, что евреи борются против церкви и вообще оказывают «вредное влияние» на умы и души людей. Политика эндеков[647] состояла в пропаганде полонизации и в сокращении еврейского влияния на экономическую и политическую жизнь. Еврейских торговцев и представителей свободных профессий бойкотировали; прием евреев в университеты был ограничен процентной нормой, в результате чего численность юристов и врачей евреев систематически сокращалась. Введение государственной монополии на некоторые товары (в частности, табак) лишило тысячи еврейских семей средств к существованию. Затем была введена лицензионная плата за уличную торговлю, что тоже сильно ударило по благосостоянию многих евреев. Польские евреи и прежде никогда не были особенно богатыми, но теперь началось их стремительное обнищание. К началу 1930-х гг. большинство из них уже не имели возможности даже платить налоги, хотя в то время они были чисто номинальными. Более трети евреев находились за чертой бедности, буквально на грани голодной смерти, и полностью зависели от социальных пособий.

В Румынии крупных погромов не случалось, однако до 1914 г. гонения на евреев там были гораздо более откровенными, чем в любой другой европейской стране. В 1920 г. румынские евреи также получили полные гражданские права. Однако, несмотря на это, в Румынии существовала проблема, которую сионистские идеологи иногда называли «объективным еврейским вопросом». Лишь немногие румынские евреи жили в сельской местности, в городах же — таких, как Черновцы, Яссы, Орадя, — они составляли большинство. В Румынии в большей степени, чем в Польше, евреи доминировали в рядах среднего класса и интеллектуальной элиты. В руках евреев находились крупнейшие банки, страховые компании и транспортные предприятия. Многие журналисты, а также значительная доля юристов и врачей были евреями. Лишь немногие румыны считали такое положение дел естественным, и с возникновением коренного среднего класса евреи вытеснялись из сферы их традиционных занятий. В то же время росла конкуренция среди еврейских ремесленников в Молдавии и Бессарабии (где они составляли большинство).

Зародилось мощное антиеврейское движение — Национальная Лига Христианской Обороны, объявившая своей целью вытеснение евреев из «великой Румынии». Еще более экстремистскую позицию занимала «Железная Гвардия» — фашистская организация, которая считала евреев главным врагом румынского народа. И даже более умеренные румынские партии были убеждены, что ассимиляция евреев невозможна. Еще до I мировой войны румынские либералы вроде Братиану, ученики Мадзини и Гарибальди, без колебаний выдвигали антиеврейские законы.

В Румынии, как и в Польше, евреи остро испытывали на себе ярко выраженную ненависть коренного населения. Некоторые правительства просто использовали еврейское население как «козлов отпущения», перекладывая на них вину за собственные ошибки; но в целом антисемитизм был в обеих этих странах общенародным убеждением. И возлагать всю ответственность за пропаганду антисемитизма только на правящие классы было бы чрезмерным упрощением. Социальная структура еврейского населения в Польше и Румынии была такова, что просто не могла не порождать напряжение и конфликты между евреями и национальным большинством этих стран. Значительная часть еврейского населения Польши была занята неквалифицированным трудом; правительство не чувствовало необходимости поддерживать евреев в приобретении специальностей и в устройстве на работу, а еврейские общины были слишком бедны, чтобы помочь всем. Эта объективно опасная ситуация усугублялась страстным национализмом коренного населения, свойственным нациям, недавно обретшим независимость, а также нетерпимостью поляков и румын к меньшинствам и последствиями экономической депрессии. «Еврейский вопрос» не только не решался, но и обострялся с каждым годом. Каждое новое правительство оказывалось еще более антисемитским, чем предшествующие.

Некоторые антиеврейские меры, принятые в этих странах, не были лишены известной оригинальности. В Румынии, например, еврейским студентам-медикам было позволено проводить анатомические исследования только на трупах евреев. В Литве водители грузовиков и слуги должны были сдать трудный экзамен по языку, чтобы получить разрешение на трудоустройство. В городе Плоцке польский суд приговорил к смертной казни местного цадика, раввина Шапиро, и в 1919 г. он был казнен за то, что якобы передавал тайные световые сигналы наступающей Красной Армии. Но в действительности «вина» евреев заключалась в том, что их было слишком много. Редактор полуофициальной «Газета Полска» однажды заявил: «Я очень люблю датчан, но если бы в нашей стране их было три миллиона, я молил бы Бога забрать их отсюда. Возможно, мы бы очень любили евреев, если бы в Польше их было всего тысяч пятьдесят»[648]. Сорок лет спустя в Польше осталось всего сорок тысяч евреев, но поляки их так и не полюбили.

В других странах Восточной Европы ситуация не была настолько критической. В Литве сразу после войны положе — ние еврейского меньшинства было лучше, чем когда-либо прежде. Евреи получили полные права национального меньшинства; возникла должность министра еврейских дел. Но позднее в Литве, как и в Латвии, развилась тенденция к сокращению численности евреев в основных отраслях национальной экономики и в культурной жизни, и это создало серьезные прблемы. Экономическое положение евреев в Венгрии и Чехословакии в целом было не таким уж плохим, за исключением нескольких крупных «островов бедности» (например, Прикарпатья). Но политический статус венгерского еврейства находился в состоянии неустойчивого равновесия. Некоторые венгерские евреи сыграли заметную роль в недолговечном коммунистическом правительстве 1918–1919 гг. После победы антикоммунистических сил на всю еврейскую общину возложили ответственность за действия Белы Куна, Тибора Самуэли и их товарищей.

В Австрии и Германии после I мировой войны дискриминации евреев на официальном уровне не существовало. Виктор Адлер и Юлиус Дейч вошли в австрийский кабинет министров. Республиканскую конституцию Германии написал еврей Гуго Пройс, а еврейские социал-демократы — в частности, Гильфердинг и Ландсберг, — стали членами центрального правительства. Евреи заняли высокие посты почти во всех областях; кое-где они достигли большого авторитета — например, в журналистике и в кинематографе. Но и антисемитские тенденции тоже нарастали. Во многом символической была судьба страстного патриота