смешливо подумала девочка, – то есть я умела, но мать Хильдегарда засадила меня за прописи… – за неделю, проведенную в обители, Марта перечитала почти всю тамошнюю библиотеку. Она слушала разговоры девушек, готовящихся принять обеты:

– Там жили незаконнорожденные, то есть бастарды. Таких девушек не берут замуж, поэтому они уходят в монастырь… – мать Хильдегарда сказала Марте, что ждет ее в обители:

– Она хвалила мои способности, – девочка задумалась, – она пишет книги, музыку… – Марта ни в какой монастырь не собиралась:

– Еще чего не хватало… – во дворе она ловко кидалась снежками в нарисованную углем грубую мишень, – я приеду в Салерно, в медицинскую школу. Я стану знаменитым врачом, как твой батюшка… – Филиппо признался ей, что тоже хочет податься в лекари:

– Папа говорит, что я упорный, – заметил подросток, – я выучил арабский язык, теперь учу древнееврейский. Евреи и арабы больше всех преуспевают в медицине… – Марта кивнула:

– В Киеве много евреев, они приезжают из Европы… – услышав о ее планах, Филиппо скептически заметил:

– Женщина не может быть врачом… – Марта возмутилась:

– Сказал кто? Моя матушка пользовала людей, а мать Хильдегарда в Руперстберге написала целый медицинский трактат… – она сморщила длинный нос:

– Это косность, – презрительно добавила девочка, – мне скучно щелкать семечки или сидеть за пяльцами… – Филиппо хмыкнул:

– Ты что, хорошо вышиваешь… – Марта прыснула:

– Тетя Ирина говорила, что у меня руки растут не тем концом и не из того места. Зато я умею седлать лошадь и стрелять из лука… – болтаясь при старших братьях, Марта обучилась владеть и кинжалом. Полистав книгу, она подняла зеленые глаза:

– Ты похож на отца, то есть на отца Константина. Он после твоего рождения принял обеты… – мальчик помотал головой:

– Получилось, что мы друг друга напоминаем. Я сирота, меня младенцем отдали в обитель, а папа меня взял на воспитание… – Филиппо иногда думал, что его настоящий отец тоже бербер:

– Наверное, меня родила женщина из приморской деревни, – понял мальчик, – на них часто нападают пираты. Кому нужно потомство нехристя? Таким, как я, одна дорога, в монахи… – Марта изучала его лицо:

– У тебя глаза красивые, – неожиданно ласково сказала девочка, – голубые, как у моего батюшки… – мальчик смущенно покраснел:

– Спасибо. Ты приезжай, – горячо добавил он, – приезжай летом в Салерно, с мадам Маргаритой. Папа преподает в тамошней медицинской школе, а я через два года пойду туда учиться. Мы с тобой будем купаться, в монастыре есть лодка… – Марте очень хотелось увидеть море. Бабушка обещала повезти ее к дяде, в Британию:

– Или он сам сюда приедет, – вспомнила Марта, – в Британии идет война, распри между князьями, как у нас на Руси… – она не знала, есть ли у нее двоюродные братья или сестры с материнской стороны. В Шотландии у нее жил кузен, как на французский манер говорила бабушка, наследный герцог Экзетер:

– Сын дедушки Джона, – объяснила она Филиппо, – только они с отцом в ссоре из-за короля Вильгельма. Дедушка поддерживает монарха, а мой кузен на стороне восставших. Он вообще взрослый, ему двадцать лет… – листая рукопись, Марта наткнулась на искусную миниатюру. Девочка открыла рот:

– Это что такое… – обнаженная женщина с пузырем внутри держала за руку вторую, одетую. В пузыре изобразили младенца. Филиппо зарделся еще гуще, закашлявшись от слоистого дыма печурки:

– Это… – веселый голос сказал:

– Это роды, мадемуазель Марта. Видите, вот мать, ребенок, повитуха… – у него были карие, в глубоких морщинах, смешливые глаза. Спохватившись, Марта соскочила с сундука:

– Простите, отец Константин, – испугалась девочка, – нам с Филиппо нельзя на такое смотреть, мы дети… – монах похлопал по сундуку:

– Почему нельзя? Если вы разрешите мне с вами посидеть, я вам кое-что переведу из дальнейших глав… – от его коричневого одеяния пахло воском и чернилами. Вернувшись на сундук, Марта поерзала:

– Хорошо, уютно… – она пробормотала:

– Отец Константин, можно Филиппо мне покажет арабские буквы? Если он не против… – Филиппо горячо сказал:

– Я все покажу. Мы здесь останемся до весны, ты научишься читать по-арабски… – Марта обрадовалась:

– Спасибо большое. Константин, – она взглянула на монаха, – красивое имя. Оно значит постоянный… – святой отец подмигнул ей:

– Я именно такой. Наука требует от человека вечной верности… – девочка подперла щеку ладошкой:

– Константин, или Констанца, если девушка. Я крещена Мартой, но всегда можно добавить второе имя… – в ее руку вложили согревшиеся, истекающие медом соты. Филиппо улыбался, Марта шепнула: «Спасибо».

Сунув соты за щеку, она привалилась головой к рясе отца Константина: «Констанца. Надо запомнить».

Хрупкие пальцы в пятнах чернил порхали над переплетом толстой рукописи. Дорогую, хорошо выделанную кожу расписали золотыми узорами. Свернув исписанный пергамент, девичья рука засунула его в незаметное, секретное отделение.

Сзади раздались шаги. Зашуршало платье пурпурного бархата, перетянутое расшитым бисером поясом. Невысокая, изящная женщина, в белом головном уборе, оперлась о стол, покрытый восточным ковром. Щеки покрывали мелкие веснушки, из-под шелкового платка выбился бронзовый локон. Девушка в темном платье, с косами, падающими на спину, подняла глаза цвета жженого сахара:

– Письму лет тридцать, мама… – герцогиня Экзетер задумалась, загибая пальцы:

– Меньше. Тридцать лет назад я приехала в Европу из Киева, семилетней девчонкой. Письмо от твоего деда, моего отца, Сигурда. Он умер, когда мне исполнилось пятнадцать. Бабушка Маргарет его пережила, но ненадолго… – женщина подытожила:

– Больше двадцати лет прошло. Пусть потомки знают о нашей родословной, Констанца… – она перегнулась через плечо дочери. Листы пергамента покрывала странная вязь, поля украсили искусными рисунками. Марта взглянула на миниатюру, с обнаженной, плавающей в пузыре воды, женщиной:

– У Констанцы отличная рука, хоть она и не училась у живописцев. Не в наше время, как говорится. Женщин, занимающихся искусством, можно найти только в монастырях… – скрыв вздох, герцогиня улыбнулась:

– За свой труд не бойся, я его спрячу в подвалах так, что никто рукопись не найдет… – на тонких губах дочери заиграла улыбка:

– Я, может быть, хочу, чтобы нашли… – Марта ласково потрепала пышные волосы, цвета палой листвы:

– Найдут, но не сейчас, а позже. В любом случае, твой младший брат точно ее не отыщет… – Констанца фыркнула:

– Если и отыщет, то ничего не поймет. Шифр знаю только я, я сама его создала… – потянувшись за резной шкатулкой, герцогиня уложила туда манускрипт:

– В любом случае, следующей осенью Маленький Джон уезжает в Оксфорд. С тобой в Италии, мы с отцом останемся совсем одни… – Констанца подхватила шкатулку:

– Лучше сказать, одна. Папа, как обычно, будет пропадать в разъездах… – в комнате пахло ладаном и кедровыми дровами, от полыхающего камина. Констанца подошла к окну, в мелком переплете:

– Дорогу замело, – сообщила девушка, – слуги вряд ли справятся с сугробами… – особняк Экзетеров стоял на краю деревни, вернее, рыночного городка, Банбери. Вдалеке виднелись покрытые инеем черепичные крыши домов. Дымки печных труб уходили в закатное небо. Марта перевернула песочные часы на столе:

– Хоть бы они не тащились по темноте. Пусть переночуют на постоялом дворе, наберутся вшей, но не рискуют нарваться на лихих людей…

Новый король, Генрих, занял престол совсем недавно, после гибели на охоте короля Вильгельма Руфуса:

– Джон был рядом, в его свите, – Марта поежилась, – подумать только, король Вильгельм прошел войны, а погиб от случайной стрелы охранника. Но Вильгельм не допустил бы нынешних междоусобиц… – война во Франции обещала стать бесконечной. Уставшие от поборов фермеры, бывшие солдаты, вернувшиеся из крестового похода, сколачивали безжалостные банды, засевшие в лесах. Марта редко выбиралась в Лондон, но знала, что улицы столицы усеивали шесты с головами казненных:

– Король Генрих не справляется со страной, – вспомнила она слова мужа, – после Вильгельма ему трудно царствовать… – прошлый год герцог провел в Шотландии, на переговорах при тамошнем дворе. Король Генрих сватался к дочери покойного шотландского монарха, Малколма:

– Они поженились, – усмехнулась Марта, – Джон получил больше земель, но на возведение замка денег у нас все равно