гордости, и Гюнтер понял, что, если дойдет до конфликта между СС и армией, Гесслер будет до конца сражаться на стороне СС, как и он сам.

– Мы их возьмем, – продолжил Гесслер. – Накроем всех. – Потом он нахмурился. – Кстати, Шпеер произнес в Берлине речь о необходимости замедлить набор иностранных рабочих для военной промышленности. И предложил нанимать женщин – да, женщин! – чтобы снизить потребность в рабочих из Франции и других стран по мирному договору сорокового года.

– Хочет посеять там недовольство.

Гесслер покачал головой:

– Если бы только это. Он ослабляет наши позиции перед заключением мира с тем, что осталось от России. Он и Геббельс. Геббельс осознал еврейскую угрозу, а вот русскую – нет. Ну ладно, мы с этим разберемся. – Штандартенфюрер бросил взгляд на Гюнтера. – Не думаю, что в течение ближайших часов будут новости, касающиеся нашей операции. А затем события, вероятно, начнут развиваться очень быстро. Ступайте к себе на квартиру и ждите вестей. Постарайтесь поспать, – добавил он. – У вас усталый вид.

Добравшись до дома через туман, Гюнтер сел и стал смотреть Би-би-си. Диктор уважительно, в траурной манере говорил о понесенной Германией утрате. Хотя было поздно и шел снег, в Берлине у рейхсканцелярии выстроились поистине огромные очереди. За новостями шел льстивый сюжет о жизни Геббельса. Гюнтер выключил телевизор и задумался о последствиях, которые смерть Гитлера могла вызвать в Британии. При Геббельсе англичане будут надеяться на стабильность режима и наверняка на соглашение с Россией. Как всегда, рассчитывают на легкую жизнь, с горечью отметил он. Британцам несвойственно понимание расы, они знают только национальную и имперскую гордость. Это половина пути к расовой гордости, но им не суждено пройти его целиком. Разве что со временем, если премьером станет Мосли. Гюнтер подумал о гражданской войне в Германии: армия против СС. Даже если СС победит, страна будет страшно ослаблена. И это после всего, чего они достигли.

Накануне он получил рождественскую открытку от сына, с изображением праздничной елки в Севастополе. Михаэль писал, что матери и отчиму пришлось отдать под арест служанку-украинку за кражу серебряных ложек, некогда принадлежавших матери Гюнтера. Ее должны повесить. Михаэлю было жалко ее, но мать сказала, что так надо.

Гюнтер подумал о Гансе, брате-близнеце. Ему вспомнилось первое Рождество, когда брат приехал на побывку с русского фронта. Вспомнилось, как он говорил с суровой убежденностью, что война в России – это кульминация борьбы между низшей и высшей расами. Восточная Европа с ее расовой мешаниной – вертеп, отхожее место, которое Германии предстоит вычистить. Расы не могут смешиваться, не должны. Ганс рассказывал, что видел тысячи русских пленных, захваченных после больших маневров охвата в 1941 году. Их сгоняли в гигантские степные лагеря с колючей проволокой и вооруженной охраной – и оставляли умирать от голода и жажды. Ганс видел, как пленные рыли ямы в земле, пытаясь укрыться от дождя и холода. «От этих лагерей воняло за многие мили, – говорил Ганс. – Эти люди попросту вернулись в животное состояние».

И тем не менее, подумал Гюнтер, русские до сих пор сражаются. И вскоре получат помощь от американцев, судя по заявлениям Эдлая Стивенсона. Все эти годы ресурсы Германии уходили исключительно на эту войну. Имея более способных генералов, можно было бы сделать очень много, получив в свое распоряжение ресурсы России. Если война на востоке будет выиграна, еще есть шанс построить новую Европу, где каждая страна станет вассалом Германии, но сохранит собственную расу и национальность. Быть может, тогда Германия направит свои гигантские ракеты в космос и даже отправит человека на Луну. «Однажды, – размышлял Гюнтер, – мы это сделаем».

На несколько часов он забылся крепким, без сновидений, сном. В семь утра его разбудил звонок помощника Гесслера: следовало явиться в посольство. Гюнтер нацепил на лицо маску и снова побрел через туман. Только начало светать, прохожих было еще мало, вокруг царила полная тишина. У Гюнтера возникло вдруг чувство, что он сбился с пути и оказался один среди бесконечной пустыни. Он сосредоточил внимание на слабом желтом свете уличных фонарей и сердито сказал себе, что не должен поддаваться глупым фантазиям. Это всего лишь плохая погода, чудеса цивилизации окружают его со всех сторон, просто временно скрыты из виду смогом. Однажды, дайте только срок, немецкие ученые найдут, среди прочего, способ влиять на погоду.

Гесслер, сидевший у себя в кабинете, снова излучал непоколебимую уверенность, его глаза сверкали под пенсне. Гюнтер обратил внимание, что на столе снова царит порядок. Штандартенфюрер размахивал листком бумаги, на котором было нацарапано несколько цифр.

– Мы установили местонахождение субмарины, Гот, – торжествующе сообщил он. – Мы знаем, где она поднимется на поверхность! Группу должны подобрать сегодня ночью.

Сердце Гюнтера подпрыгнуло от радости.

– Как? Как вы это узнали?

– Отчасти благодаря вам! – Гесслер расплылся в улыбке. Гюнтер теперь стал его любимчиком. – Это вы предположили, что их должна забрать подводная лодка, вы обманом вытянули из Дракса признание в том, что это должно произойти в часе пути от Лондона. Всем станциям прослушки на острове Уайт со вчерашнего дня было велено искать сообщения о пересадке группы на субмарину, и они только что перехватили его! Одаренный народ, наши эсэсовские специалисты. Они засекли резкий рост числа радиограмм. Манкастера и еще четверых должны подобрать в маленькой бухте близ деревушки под названием Роттингдин, в Сассексе, завтра, в час пополуночи. При условии, что погода не ухудшится, но нас уверяют, что этого не произойдет.

– Им удалось расшифровать сообщение?

– Да. Слава богу, англичане передали нам все технологии, разрабатывавшиеся в Блетчли-Парке с сорокового года, – мы поступили очень умно, включив этот пункт в тайные статьи договора. Американцы понятия не имеют, что мы взломали их коды. Манкастер и его люди будут стоячей мишенью.

Штандартенфюрер просиял.

– И мы ничего не сообщим британцам.

– Верно. И никому за пределами СС.

Гюнтер откинулся в кресле.

– Итак, при удаче Манкастер приплывет прямо к нам в руки, – медленно проговорил он.

– Да. Тумана над побережьем нет, погода будет спокойной и ясной. В половине первого их заберет с пляжа лодка, на веслах будет один из местных жителей. Ему предстоит переправить их на субмарину, которая всплывет. Это рискованно для иностранной подводной лодки – лишнее доказательство того, как важен вопрос для американцев.

Гюнтер на миг ощутил полнейшее, радостное удовлетворение. Он стал называть имена, загибая пальцы:

– Манкастер, Холл, Фицджеральд и эта Наталия. Пятая, надо полагать, – жена Фицджеральда. – Он посмотрел на Гесслера. – Как мы это осуществим, герр штандартенфюрер?

Гесслер сцепил руки на плоском животе.

– Это