меняются. Гормоны, любопытство и полная неосведомленность о последствиях своих поступков. Девственницы всегда были редкостью. И в Викторианскую эпоху, и в эпоху Возрождения, и в Средневековье. Но даже встречайся они в наше время в десять раз реже, чем тогда, все равно сейчас на земле намного больше девственниц, чем когда бы то ни было за всю мировую историю. – Она покачала головой. – Людей стало так много.

Некоторое время мы шли молча.

– Интересное наблюдение, – наконец заметил я. – Ты говоришь обо всех этих эпохах так, словно сама была им свидетелем. Думаешь, я поверю, что тебе больше тысячи лет?

– По-твоему, это невозможно? – парировала она.

Что тут скажешь? На свете много бессмертных – или почти бессмертных – сверхъестественных созданий. Даже смертные чародеи могут прожить три-четыре столетия. С другой стороны, нечасто встретишь бессмертного, который – по моим чародейским ощущениям – кажется настолько смертным.

Секунду я смотрел на нее, затем сказал:

– Если так, то ты неплохо сохранилась. Я бы дал тебе около тридцати.

Ее зубы блеснули в тусклом свете.

– Полагаю, вежливее было бы сказать двадцать девять.

– Мы с вежливостью никогда не были хорошими друзьями.

Гард кивнула:

– Это мне в тебе и нравится. Ты говоришь то, что думаешь. И действуешь без колебаний. Сейчас это большая редкость.

Некоторое время я тихо шел по следу, пока Мыш не остановился. В его груди родился почти неслышный звук. Я поднял руку. Гард замерла.

Опустившись на колени рядом с псом, я прошептал:

– В чем дело, парень?

Мыш напряженно смотрел вперед, его нос подергивался. Затем он сделал несколько неуверенных шагов и тронул лапой пол возле стены.

Держа в руке светящийся амулет, я последовал за ним. На мокром камне лежали пряди седой шерсти. Прикусив губу, я поднял амулет, чтобы осмотреть стену. На ней виднелись длинные царапины – не шире ногтя, но глубокие. Настолько, что дна не разглядеть.

Гард присоединилась ко мне и встала за моим плечом. Ее духи – что-то цветочное, я их не узнал – добавляли приятную нотку к ароматам извести и плесени.

– Это сделано чем-то острым, – пробормотала она.

– Верно, – кивнул я, собирая шерсть. – Достань свой топор.

Она подчинилась. Я поднес шерсть к краю лезвия. Волоски от прикосновения к металлу съежились и почернели. Запахло паленым.

– Замечательно. – Я вздохнул.

Гард приподняла бровь:

– Фэйри?

Я кивнул:

– Малки, почти наверняка.

– Малки?

– Зимние фэйри, – пояснил я. – Кошки. Размером примерно с рысь.

– Сталь с ними справится, – отозвалась Гард, энергично поднимаясь.

– Конечно, – согласился я. – Полдюжины малков для тебя не проблема.

Она кивнула и, держа топор наготове, повернулась, чтобы двинуться дальше.

– Поэтому они ходят стаями по двадцать штук, – добавил я через несколько шагов.

Гард остановилась и сердито посмотрела на меня.

– Это называется обмен информацией, – сказал я и махнул рукой на стену. – Это территориальные метки местной стаи. Малки сильнее обычных животных, они быстры и могут становиться почти невидимыми, а их когти острее и тверже хирургической стали. Однажды я видел, как малк разорвал в клочки алюминиевую бейсбольную биту. В довершение всего они разумны. Умнее некоторых знакомых мне людей.

– Лед и пламя! – тихо выругалась Гард. – Ты с ними справишься?

– Они не любят огня, – ответил я. – Однако в замкнутых пространствах я тоже его недолюбливаю.

Гард кивнула.

– С ними можно договориться? – спросила она. – Заплатить за проход?

– Они держат слово, как и все фэйри, – ответил я. – Если сможешь заставить их дать его. Но представь, как кошки любят поохотиться, даже когда не голодны. Вспомни, как они играют с жертвой. А потом собери этот милый киллерский инстинкт со всех чикагских кошек – и его как раз хватит на одного малка. Кошки по сравнению с малками – что мы по сравнению с Ганнибалом Лектером.

– Значит, договориться не удастся.

Я покачал головой:

– Не думаю, что мы сможем предложить им что-то более желанное, чем наши крики и мясо.

Нахмурившись, Гард кивнула:

– Значит, нужно проскочить незамеченными.

– Хорошая мысль, – кивнул я. – Однако у этих тварей кошачье восприятие. Возможно, мне удастся помешать им увидеть или услышать нас – но не то и другое одновременно. И они в любом случае нас учуют.

Гард снова нахмурилась. Достала из кармана небольшую коробочку из старой, бледной слоновой кости. Открыла и принялась осторожно сортировать крошечные костяные квадратики.

– Скребл? – поинтересовался я. – Не хочу играть с малками. Они плохо относятся к использованию имен собственных и множественных чисел.

– Это руны, – тихо ответила Гард.

Она нашла нужную руну, сделала глубокий вдох и вытащила квадратик из костяной коробочки с такой осторожностью, с какой солдаты обращаются со взрывчаткой. Потом закрыла коробочку и убрала в карман, держа руну на ладони перед собой.

Я знаком со скандинавскими рунами. Однако эта, на костяном квадратике, была мне неизвестна.

– Что это? – спросил я.

– Это руна Порядка, – негромко ответила Гард. – Ты говорил, что знаешь толк в иллюзорной магии. Если сможешь заставить нас выглядеть как они хотя бы на несколько секунд, мы пройдем незамеченными, и малки не обратят на нас внимания.

Да, я сказал Гард, что знаком с иллюзорной магией. Но по правде говоря, это мое самое слабое место. Ведь нельзя достичь успеха во всем. А мое сильное место – взрывы. С иллюзиями же я не продвинулся дальше, скажем так, нескольких портретов фруктовых ваз, если проводить аналогии с изобразительным искусством.

Но приходилось надеяться, что то, чего Гард не знает, не убьет нас обоих. У Элизабет осталось мало времени, а у меня – минимум вариантов. Кроме того, что нам терять? Если не удастся проскользнуть, всегда сможем перейти к переговорам или драке.

Мыш окинул меня серьезным взглядом.

– Отлично, – сказал я. – Приступим.

Залогом хорошей иллюзии является воображение. Вы мысленно создаете картинку, представляя себе каждую деталь так отчетливо, что изображение в голове становится почти вещественным, почти реальным. Нужно видеть его, слышать, осязать, чувствовать на вкус, обонять – в общем, вовлечь все ощущения в теоретическую реальность. Если вам это удастся, если вы действительно поверите в ложную версию реальности, можно подпитать ее энергией и сотворить в сознании и восприятии всех окружающих.

К сведению, именно так ведут дела лучшие лжецы – делают свои воображаемые версии вещей столь гармоничными, что и сами почти верят в них.

Я не слишком хороший лжец, однако знал на базовом уровне, как заставить иллюзию работать, и притом обладал двумя секретными оружиями. Во-первых, клок шерсти настоящего малка мог сделать иллюзию более точной. Во-вторых, со мной и Мышом любезно делил квартиру большой серый кот по имени Мистер. Мистер не