Вмиг он позабыл все обиды на этих мальчишек! Вмиг простил все свои прежние страхи и отбросил подозрения. Он любил теперь обитателей чердака всей душой!

Лишь бы только договориться с ними! Лишь бы убедить, что совместное предприятие принесёт им всем небывалый успех и процветание! Они производят – он продаёт!

Он убедит! Они же славные дети, разумные дети, не враги своему счастью. Надо только спешить, чтобы кто-ни­будь его, Степана Степаныча, не опередил!

Первым, кого Лошаткин увидел на улице, был рэкетир Пека Тонколук. Но и к нему Степан Степаныч испытывал сейчас самые нежные чувства. Тем более что нынешний Пека ничуть не походил на злодея.

Пека шёл на занятия к профессору Телеге. Уже прошли те дни, когда занятия эти казались Пеке подневольным делом. С многомудрым “Аликом” и с самим Егором Никола­евичем Пека сделался приятелем. Упражнения со словами оказались увлекательнейшим делом, и тайны русского языка Пека открывал для себя, словно смотрел многосерийный мультик с приключениями, пиратами и кладами. Каждый день он шёл теперь к профессору как на праздник. И вы­глядел поэтому соответственно (благодаря тёте Золе, разу­меется). Волосы его были расчесаны, уши сияли розовой чистотой, а на отмытых коленках и на носу горели солнеч­ные зайчики. Сиял и отложной белый воротничок – особая забота тётушки.

Короче говоря, если это и был юный рэкетир, то явно перевоспитавшийся. И Степан Степаныч окликнул его с са­мой дружелюбной улыбкою:

– Мальчик! Эй, мальчик!.. Можно тебя на минуточку?!

Пека, разумеется, узнал коммерсанта Лошаткина. Од­нако ни робости, ни смущения не проявил. Остановился и сказал:

– Чего надо?

– Надо, надо, мальчик! Очень надо! Поговорить! По-хорошему, по-ласковому! Как договоримся, всем нам будет сплошное удовольствие. Хе-хе… Ты не бойся…

Пека движением плеч и оттопыренной губы изобразил презрение: с какой стати он должен бояться? С тем пись­мом дело прошлое, а у Лошаткина совесть всё равно нечи­ста, пускай он и вздрагивает.

– Мы, мальчик, давай-ка сядем. А? Посидим, побесе­дуем по-разумному. Хе-хе… А потом и с дружками твоими всё обсудим, как дело требует…

Пеке стало любопытно. И малость беспокойно: что этот жулик надумал? Со снисходительным видом сел Пека на лавочку у ближних ворот. Пожалуйста, мол, поговорим, ежели вам так приспичило.

Под Лошаткиным лавочка заскрипела и прогнулась. Степан Степаныч задышал рядом с Пекой, словно котел с подымающимся давлением. Из пиджачного кармана достал хрустящую бумажную деньгу. Пека скосил глаза. Надо же!

Целая тысяча!

– Оно, конечно, не пять тысяч, как ты хотел… хе-хе-хе… Но вот, значит, пока задаточек. Для начала. Бери…

Наученный горьким опытом Пека не взял.

– Для чего задаточек-то? Сперва объясните.

– Объясню, объясню. Ты меня сведёшь со своим дру­жочком, который умеет через бочку туда-сюда… А мы, зна­чит, о деле с ним поговорим… Да ты не думай, я никому ни полсловечка, обещание моё железное…

Неуютно стало Пеке. И досадно: пронюхал, гад пуза­тый! Что же теперь делать-то? Но при этом Пека сохранил присутствие духа. Он спросил самым обыкновенным тоном:

– А вы можете эту бумажку свернуть в трубочку? Что­бы с одного конца острая…

– Ну а чего ж… Конечно! Вот… А зачем?

– Спасибо… – И Пека таинственно поманил Степана Степаныча поближе. Тот обрадованно нагнулся. И тогда Пека доверительным шёпотом сказал на ухо коммерсанту Лошаткину, куда тот должен вставить бумажную трубку острым концом.

– А другой конец можете поджечь…

У Лошаткина было одно, для самого него очень неудоб­ное свойство. При неожиданной обиде и приступе злости начинал Степан Степаныч раздуваться, словно в него на­качивали горячий воздух. Будучи и без того крупных объ­емов, тут он вообще приобретал форму небольшого аэро­стата. И чтобы вернуться в нормальное состояние, необхо­димо было открыть клапан. Путем излияния своей ярости на обидчика. Правда, изливать ярость на представителей власти и на свою супругу Степан Степаныч не смел и по­тому часто страдал. Но здесь-то рядом сидел всего-навсего нахальный сопливый пацан!

– Ах ты вша нераздавленная! Да я тебя…

А Пека уже мчался к институту Маркони. Предупре­дить друзей!

Выпустив первую порции злости, Лошаткин будто оч­нулся: “Ах я чурка дубовая! Так всё дело испорчу!..”

– Эй, мальчик! Постой! Пошутил я! Ха-ха-ха! Хе-хе-хе! Да не убегай! Давай поговорим!

Всё это Степан Степаныч вопил уже на бегу, устрем­ляясь за Пекой. Весь горячий воздух негодования выпу­стить он не успел, и это помогало мчаться за мальчиш­кой. Так тугая накачка придаёт прыгучесть хорошему мячу.

Пека нёсся напрямик: в проходах между заборами, че­рез чей-то огород, через мелководную Петуховку. Затем через репейные джунгли заброшенной стройплощадки, где вмиг превратил свой нарядный, василькового цвета костюм­чик из парадного в походно-полевой…

Если вслед легонькому Пеке кусты и сорняки лишь ма­хали верхушками, то за Лошаткиным оставался след, как за бронетранспортёром. Дважды, не вписавшись в узкие щели, он вышибал в заборах доски. Потому что, несмотря на воздушную накачанность, был Степан Степаныч тяжел и на скорости больше напоминал не звонкий мяч, а пущенную из старинной корабельной пушки круглую бомбу. И – вот что самое скверное – он не отставал!

Время от времени Лошаткин снова вопил:

– Ну, подожди же ты, окаянный! Ну, постой, мой хороший! Давай договоримся!

Пека, не отвечая, устремился к дому Маркони. На пер­вый взгляд, это может показаться неразумным. Но Пека действовал так вовсе не с перепугу. Он успел сообразить, что справиться с Лошаткиным возможно лишь общими си­лами. Значит, его следовало к этим силам заманить. Или прямо на чердак, или в сарай, где, навалившись на про­тивника, можно взять его в плен и поставить свои условия. А прятаться бессмысленно, поскольку пронырливый торго­вец и так уже многое разнюхал…

Пека с размаха влетел во двор Маркони. Лошаткин за ним. Ребят во дворе не было. Пека – по приставной лест­нице на чердак. Лошаткин и здесь не отстал, хотя лестница под ним опасно зашаталась и застонала. Пека ввалился в институт Маркони через распахнутое окно. И только тут понял, как он просчитался!

На чердаке был один лишь Антошка. Как стало известно позднее, ребята ещё не успели со­браться, а Маркони в этот час отправился на пустырь: по утрам он всегда проверял, в порядке ли транслятор. Антош­ка же остался один, ему не терпелось дочитать страшную повесть про собаку Баскервилей. Такая увлекательная жуть! На Ллиму-зине о подобных сочинениях и не слыхи­вали…

И вот когда Антошка дошёл до самой страшной сцены на болоте, в окно встрепанной курицей влетел Пека.

– Где наши?!

Антошка ответить не успел. Солнце закрыла выпуклая фигура Степана Степаныча.