У Ани не дрожали руки, и мне оставалось только следить за движениями ее нежных и уверенных пальчиков. Хотя меня так и подмывало вмешаться в этот порядок движений, хоть что-нибудь подсказать, поправить, помочь… Это как, сидя рядом с водителем, рассказывать ему, в какую сторону вертеть баранку или с какой силой давить на акселератор, чтобы ехать так, как тебе кажется нужно. Потом мы следили за тем, как на экране пульсировала новая жизнь.

Только часам к шести вечера, солнце уже пробивалось сквозь жалюзи с другой стороны комнаты, мы увидели на экране вполне жизнеспособную яйцеклетку. Она напоминала ленивую живую каплю масла, взвешенную в мутноватой слегка опалесцирующей воде. При большом увеличении можно было видеть ее возмущенную волнующуюся поверхность.

– Как…

– Как…

– Как…

Мы точно зачарованные смотрели на это чудо жизни, призывая всю свою поэтическую силу и мощь, чтобы не обидеть ее недостойным эпитетом.

– Как головка еще спящей, но и пробуждающейся Эриннии, – едва слышно, словно боясь разбудить Эриннию, прошептала Нана.

И все мы как по команде кивнули: да! Как головка!..

– Oh, isn't it lovely![42]– пролепетала никогда не видевшая яйцеклетку Кэмерон.

Для меня же впечатление было такое, будто уснувшую медведицу силой вызволили из глубокого плена сладостной зимней спячки, и теперь она готова выплеснуть нам все свое недовольство. Реснички трепетали, словно стебельки ковыля. Она была окружена мерцающим красновато-оранжевым ореолом. Яйцеклетка жила! Об этом свидетельствовали все датчики, следящие за ее метаболизмом. Кислород и АТФ, и ГТФ, и…

Мы сидели теперь в креслах, с наслаждением жуя бутерброды и потягивая кофе, запах которого нравился, видимо, и ей, и ждали только одного – перетяжки. В обычных условиях она появлялась через несколько часов после проникновения в клетку спермия. Мы же ускорили процесс созревания биополем.

– Ну же, родимая, – не удержался Стае, – давай быстрей!..

– Festina lente[43], – сказал Юра.

Желобок, образовавшийся по экватору зиготы, на наших глазах превращался в ров, словно тело нашей красавицы как раз по талии ловко заарканили лассо и затягивали до тех пор, пока перетяжка не разделила ее на две равные части – две клетки, из которых через известное время образовалось четыре…

– Как переспелая ежевичка, – сказала Янка.

Процесс пошел: морула, затем…

– Как ягода морошки, – сказала Тамара.

Стае со своими искусственными матками и плацентами, хорионами и пуповинами и всей своей плодоносной кухней едва поспевал за усердно работающей Аней. Глядя на нее со стороны, нельзя было ею не любоваться. Прежде, чем поместить свеженькую зиготу в стенку такой матки, Юра тщательно изучал ее, зиготы, жизнеспособность по сиянию ауры. Эти огромные клетки, хранящие теперь ядра наших первенцев, плыли по фиолетовому полю экрана, как путеводные звезды по вечернему небосклону, и мы, как волхвы, устремились за ними в неизведанный новый мир с огромной надеждой на наших глазах сбывающейся мечты. Юра и сам был заворожен таким необычным удивительным зрелищем, выглядел торжественным и счастливым. Все зиготы светились по-разному, и это было в порядке вещей – каждая несла свой, так сказать, запас индивидуальности, но все они светились, сияли, блистали во всей красе своими жизненными красками, кружась в своем первом вальсе, смеясь и сверкая. В этом празднике рождества новой жизни Аня безоговорочно преуспела. Это, несомненно, ее заслуга, что наши клеточки задышали, заговорили, отвечая на наши вопросы. Ее и только ее. Все это понимали и Аня, может быть, впервые за многие годы была горда тем, что стала причастной к деяниям мирового значения, о масштабности которых в тот момент можно было только догадываться. Так глаза ее не блестели ни в Париже, когда мы бродили по Булонскому лесу, ни в том далеком счастливом, сверкающем молодостью подвале бани, когда она была по уши влюблена в меня…

И я наслаждался тем, что победа была достоянием всех. И Аня, и Юра с особой тщательностью относились к своему делу, и по всему было видно, что эта работа доставляет им огромное наслаждение. Каждый шаг, каждое их движение были выверены и грациозны, и можно было смело говорить, что их геномы (и они это признавали!) реализовались вполне. Так вот в чем смысл их жизни! Они светились, их глаза сверкали, они были счастливы. И было от чего: ведь мы совершили паломничество в неизведанную страну Творения. И та Анина угроза, когда мы с ней остались вдвоем (я надеюсь, у тебя хватит мужества признать, что твоя Пирамида может и не состояться), мне казалось, вскоре забудется. Но утром при встрече Аня задала мне новый вопрос:

– И какой же стиль отношений ты теперь мне предлагаешь? – спросила она, когда мы встретились. Если бы я мог знать!

– Знаешь, – говорит Юлия, – твой Фукуяма, торжественно возвестивший лет пять тому назад о конце истории, недавно заявил, что говоря о конце истории, он имел в виду не совершившийся факт, а то, что ждет нас в ближайшем будущем. «Началась ли история опять?» – спрашивает сегодня он.

– Началась ли? – спрашиваю я.

– Либерализм, демократию и рынок он объявляет универсальными ценностями планетарного масштаба…

– Очередная сказка, – говорю я, – о бесконфликтном будущем человечества… Сегодня в моде уже Хантингтон. Он делит человечество на цивилизации по первичному признаку этно-конфессиональной идентичности и утверждает, что цивилизации обречены на конфликты.

– Все эти Рамзесы и Хаммурапи, Платоны и Аристотели, Македонские и Цезари, Макиавелли и Монтескье, Оуэны, Мальтусы, Локки, Фитхе и Беркли, Гегели и Гоголи, Кьеркегоры и Канты, Фрейды и Фроммы, все эти Марксы-Энгельсы-Ленины-Сталины, все эти…

– Именно!

– Что от них толку для человека?

– Толк очевиден – это движение мысли из пещеры к свету. И последняя зрелая мысль – любите друг друга!..

– Да, – говорит Юлия, – это шаги от зверя к Богу, но от этого во рту слаще не стало.

– Да, – говорю я, – все они только описывают то, что хотят видеть, не давая себе труда указать бесконфликтный путь развития… Что же касается рынка, где человек человеку – волк, то он, рынок, не может быть планетарной ценностью, скорее всего рынок – это бесконечная война, да, собачья грызня за кость планетарного масштаба…

– Значит…

– Да, – в сотый раз повторяю я, – спасение человечества в Пирамиде. Только повсеместная диктатура и селекция совершенства способны изменить его пещерное сознание. И без очередного плодоносного зачатия человеческую породу не осилить! Неужели не ясно?..

– А что ты думаешь о детях индиго? – спрашивает Юля.