Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Изготовители не стали останавливаться на достигнутом, и в качестве финального аккорда, чтобы подлинность фальсификата была неоспоримой, к нему был подобран подлинный переплет XVIII века с суперэкслибрисом. Но «лучшее – враг хорошего», и в погоне за совершенством, пытаясь сделать фальсификат как можно более соответствующим оригиналу, они переусердствовали, ничуть не осознавая его значения как исторического источника. Именно благодаря суперэкслибрису фальсификат был разоблачен. Впрочем, вероятно, это не помешало ему потом быть успешно проданным.
Более того, лет через десять нам посчастливилось встретить еще один экземпляр «Письма к другу…», который подтвердил наш тезис: затеяв изготовление полимерных форм, фальсификатор не может удовлетвориться одним экземпляром.
Нам, знакомым не понаслышке с антикварной книгой, ясно, что если такая вот суперподделка производится, то никак нельзя начинать ее печатать и печатать вновь. Это не только опасно для изготовителя (тут достаточно и одного экземпляра, чтобы небо с овчинку показалось), но и может дискредитировать умелую фальсификацию. Однако остановиться люди обычно не в состоянии – как с подделкой книг, так и с написанием рукописей. Жадность рассудку неподвластна.
Так вот, этот второй экземпляр был иначе сделан (не хочется употреблять слово «напечатан» в связи с этими «изданиями»). Бумага была иная: во-первых, замыта чем-то для усиления пигментации, во-вторых, она сама была с мелкими вержерами, более характерными для бумаги рубежа XVII–XVIII веков, чем для конца XVIII века. В целом же это был родной брат первой подделки.
Но что особенно запомнилось, так это наличие при нем экспертного заключения, в котором вывод был однозначным: ничто в этом экземпляре не противоречит указанной датировке. Вспоминается поговорка, которая была подслушана у торговцев картинами на одном из московских антикварных салонов: «Фуфло с бумагой – натура!» Но нынешний владелец понимает суть своего предмета и хранит его именно как памятник фальсификации, хотя бы и с бумагой.
В этой связи важно максимально внимательно относиться к изданиям небольшого объема, которые известны у коллекционеров в жанре «мал золотник, да дорог», то есть особенно дорогие издания, но с небольшим количеством страниц. Потому что чем их меньше, тем легче фальсификация: вряд ли найдется смельчак, который будет заново печатать «Путешествие из Петербурга в Москву» объемом почти пятьсот страниц, но вот небольшие книги вполне могут быть тиражированы, в том числе разыскиваемый всеми «Ганц Кюхельгартен», в котором 74 страницы (– [2], 71, [1 пустая]). Думаю, дождемся и его реинкарнации.
Основное отличие таких фальсификатов – это даже не бумага, а сам характер печати. Когда металлическая литера оттискивается, ее контур вдавливается в бумагу, оставляя натиск, но по краям литеры, на более высоком уровне, видны небольшие следы краски. Если же наборная полоса фотографируется, затем по фото делается полимерная форма и уже она печатается, то одинаково расположены и литера, и неровности вокруг, тем самым и весь шрифт при внимательном рассмотрении кажется несколько аморфным.
Приключения Галилео Галилея
Не только в России есть Левши. На Западе получила известность история, когда тем же способом были изготовлены аж две книги Галилео Галилея. Обе книги насколько исключительно редкие, настолько и знаменитые.
Первая – «Le operazioni del compasso geometrico, et militare» («О циркуле геометрическом и военном»), вышедшая в 1606 году в Падуе, объемом 36 листов ([2], 1–34 fol, [= 36 fol], 1 ил.). Это самая первая книга Галилео Галилея, притом исключительно редкая, тираж ее в момент издания составил 60 экземпляров. Но поскольку написана она была в значительной степени для военных нужд и практического употребления изобретенного Галилеем инструмента в артиллерии, издание быстро было распродано и затем неоднократно переиздавалось и при жизни Галилея, как на итальянском языке, так и в латинском переводе. (Мы заставляем себя особенно не распространяться сейчас относительно изданий Галилея, но данный рассказ касается именно фальсификатов.)
Вторая – «Sidereus Nuncius» («Звездный вестник»), напечатанная в Венеции в 1610 году, объемом 30 листов (1–16, [16a, 16b], 17–28 fol [= 30 fol]). Это бесспорно главная книга Галилео Галилея и по своему революционному значению, и по своей редкости. В ней ученый объявил Urbi et Orbi о своем открытии спутников Юпитера, сделанном с помощью телескопа; это открытие Галилей представил в качестве неоспоримого доказательства гелиоцентрической системы Коперника. Эта книга – одна из знаменитых в мире, обычный экземпляр которой стоит не менее 500 тысяч фунтов.
И вот два удалых итальянца предложили в 2005 году антиквару Ричарду Лэну (Lan), имеющему магазин на Манхэттене, экземпляр «Звездного вестника», но не простой, а золотой. То есть вместо пяти гравюр на меди там были оригинальные акварели, на титульном листе – дарительная надпись рукой Галилея, а также имелся овальный штамп с изображением рыси, то есть книга эта была из библиотеки Федерико Чези, друга Галилея и основателя Академии деи Линчеи (дословно – рысьеглазых). Происходил экземпляр из библиотеки какого-то масона, к тому времени умершего в Латинской Америке. Антиквар обратился к своему другу, эксперту по научной книге Оуэну Джинджеричу (Gingerich), который также посмотрел экземпляр. Лэн купил его, начал потихоньку показывать коллегам, и все говорили примерно одно: автограф подлинный, акварели, очевидно, сделаны самим Галилеем; ученые начали сравнивать находку по своему всемирно-историческому значению с оригинальным манускриптом «Декларации независимости».
Поскольку известно, что Галилей получил 30 экземпляров без оттисков гравюр из типографии ранее тиража, «пазл сошелся», и в 2007 году вышла монография Хорста Бредекампа (Bredekamp) «Галилей как художник», в которой почетное место занимала находка – единогласно было признано, что это рисунки Галилея. Лэн тем временем наконец смог выродить цифру: он объявил за свой экземпляр 10 миллионов долларов. Началась повторная экспертиза, для чего книга в 2008 году два месяца провела в Германии, где 14 мужей науки изучали ее вдоль и поперек, просвечивали и измеряли спектры… Представитель Академии деи Линчеи признал печать Чези подлинной. Представитель Академии художеств Штутгарта подтвердил аутентичность бумаги и переплета. Несмотря на замеченные отклонения – бумага более темная, чем в других экземплярах, – это не имело решающего значения и укладывалось в практику, поскольку особенности хранения книги вполне могли дать такой эффект. Бредекамп, живший в Берлине, именно на основании этого еще более укрепился в подлинности рисунков. Подлинность была подтверждена еще раз, а благодаря консолидированной работе экспертов раздавались заявления, что с такой тщательностью