свиток наподобие трубки. Вид у него был развязный и торжественный. Веркмейстер и молодой Петров удалились в соседнюю комнату. Через несколько минут я услыхал два энергично торговавшихся голоса. Петров то выходил из комнаты, то возвращался обратно по приглашению Веркмейстера. Видимо, совершалась солидная сделка и стороны вначале не сходились в цене. Наконец раскланявшись со мной Петров скомкал сторублевую бумажку и хлопнул выходной дверью.

Заперев дверь на ключ, с таинственным и гордым видом приблизился ко мне Веркмейстер. «Эх, Евгений Платонович, – заговорил он, – первому вам покажу редчайшую, исторического значения покупку!» И развернул передо мной только что приобретенный трубкообразный свиток. Это была моя старая знакомая, рукопись из магазина Рукавишникова в Нижнем Новгороде. Только вид ее был несколько иной. В верхнем углу красовалась довольно крупная, долженствовавшая изображать подлинный автограф царя, надпись: «Благодарен – Александр». Надпись эта, сделанная гусиным пером и точно сохранявшая многочисленные детали сложного каллиграфического росчерка Александра I, казалась сильно выцветшей от времени, сделанной почти сто лет назад. Я не верил глазам, рассматривая ее в лупу, и невольно улыбнулся. «Подлинная, да и только, – подумал я, – несомненно, ловкая, тонкая работа отца продавшего, старого леонтьевского антиквария Петрова». Об искусстве его подделок рассказывали легенды; особенно мастер он был по автографам.

О «мастерах по автографам» – наше повествование, которое мы разделим монографически, по их героям.

Григорий Распутин

С невиданной щедростью мать-земля рождает в последние годы из своих недр письма, записки и записочки общеизвестного религиозного деятеля, пользовавшегося особенным почитанием у лиц императорской фамилии.

Те, которые я внимательно мог рассмотреть, были написаны примерно одинаковым почерком, внешне напоминающим куриную лапу Распутина. Но ничуть вы не найдете там ни легкости, ни свободы: почерк тяжелый, вымученный. Впрочем, не являясь знатоком этого персонажа, оставлю свои мысли и скажу в этой связи о другом.

Однажды я встречал такие записки, для меня оказалось достаточно их конвертов. Мало того что марок на них не было – только почтовые штемпели (сомнительно, чтобы в начале ХX века почта была бесплатной). Меня привлекли почтовые календарные штемпели.

Сегодня печатающая сторона почтового календарного штемпеля изготовлена из резины или полимера. Рукоятка этой печати не столь большая, но, конечно, больше, чем у обычной канцелярской круглой печати. Однако прежде, старожилы должны это помнить, на почте мы наблюдали календарные штампы иной конструкции: они крепились на загнутом конце Г-образной металлической палки, чтобы было удобнее гасить письма, посылки и прочую почтовую корреспонденцию. Обычно рядом стояла штемпельная подушка, куда заливалась черная типографская краска (а не чернила, как ныне). Ловким движением работник почты долбил по конверту, погашая марку или нанося дату прибытия на обороте письма, и иногда постукивал в штемпельную подушку. Сам же штемпель издревле делался из металла, и все календарные штемпели раньше, почти до 1980-х, а уж в XIX и первой половине ХX века и подавно, были металлические. Вероятно, существовали и большие цеха обработки почты, где письма гасились не вручную, а каким-то механическим устройством. Однако и ранее, и даже в годы моего детства это был совершенно характерный оттиск, какой оставляет не просто штемпель, а штемпель металлический. Наверное, многие помнят, как внутреннее вложение конверта – будь то письмо или открытка, также имели круглый след – такова была сила, с которой гасилась корреспонденция.

И вот если вернуться к тем конвертам, которые выдавались за подлинные, было очевидно, что гашения совершались не металлическими штемпелями. Как такое может быть? А вот как: по филателистическим каталогам или иным источникам заказывался штемпель и использовался для придания аутентичности. Впрочем, мы должны только радоваться: фальсификат с металлическим штемпелем разоблачить сложнее.

Чехов

Отдельная «динамично развивающаяся область» фальсифицирования автографов – дарительные надписи еще одного великого писателя, Антона Павловича Чехова. Это объяснимо: многие десятилетия книги с дарительными надписями Чехова представляли собой первостепенную редкость, оцениваясь сообразно этому обстоятельству. К слову, я даже не помню, чтобы чеховские автографы вообще можно было купить в 1990‐х или 2000-х, в годы книжного изобилия; по крайней мере, нам в данном случае не особенно везло, хотя первой книги Чехова, «Сказки Мельпомены», мы в то же время встретили даже не один экземпляр. Так или иначе, чеховский раздел в нашем «Музее книги» отсутствует не только по нелюбви одного из создателей к творчеству этого писателя, но и по объективным причинам.

Тем не менее в 2010‐х годах вышло на свет несколько совершенно исключительных дарительных надписей Чехова. Это прежде всего автограф Н. Д. Телешову на книге «В сумерках» (1897), который при распродаже коллекции И. С. Горбатова в 2014 году был продан за 30 тысяч долларов США (как Игорь его умудрился купить, мы не знаем, но можем сказать определенно, что куплен он был наверняка очень недешево). Также не такой уж красивый, но совершенно бесспорный автограф на «Пестрых рассказах» (1886), адресованный И. А. Белоусову, близкому другу писателя, был выставлен на торги в 2016 году при распродаже чеховской коллекции господина NN (продан за 1,7 миллиона рублей). Ранее неизвестная дарительная надпись Чехова писательнице Е. М. Юст на книге «Пьесы» (1897) появлялась на торгах в 2017‐м (продана за 1,6 миллиона рублей). И так далее.

Довольно показательно, что определение «ранее неизвестная» применительно к чеховским дарительным надписям – несомненно редкое явление, поскольку Чехов был популярен у современников и слава его ничуть не меркла впоследствии; то есть и музеи, и библиотеки, и частные собиратели на протяжении всего ХX века усиленно разыскивали его автографы. Это привело к тому, что большинство его дарительных надписей были введены в научный оборот, особенно это касается случаев, когда адресат тоже является значительной культурной фигурой. Перечисленные – не исключение. И хотя в аукционных каталогах при их продаже требуемых нам сведений не указывают, но мы их без труда установим самостоятельно. Так, дарительная надпись Ивану Белоусову была впервые опубликована в 1974 году и в тот момент находилась у прославленного собирателя М. И. Чуванова – что уже неоспоримое свидетельство качеств этого предмета. Еще более любопытно обстоит дело с замечательным автографом Николаю Телешову: он был опубликован в 1951 году, причем при публикации был указан и источник: «Мемориальный кабинет Н. Д. Телешова». Последнее обстоятельство, вероятно, удивит читателя, однако у нас нет оснований не верить составителям Полного собрания сочинений и писем Чехова.

То есть, повторимся, мы считаем, что чеховские автографы в значительной степени были зафиксированы еще в прошлом веке, так что появление новых, ранее неизвестных дарительных надписей – лишь повод к тому, чтобы посмотреть на них более внимательно.

И здесь мы уже переходим к