вспыхнуло прежнее отвращение к прессе. К поезду подъехала спрятанная в кустах машина скорой помощи, и четверо мужчин спустили Джека в кресле на землю. Фотограф бросился к окну скорой помощи, чтобы сделать последний снимок Джека внутри, и Гарри побелел от ярости. Менее сдержанный охранник Морган ударил фотографа в челюсть.

Той зимой Джек провел две недели в круизе по Южным морям, восстанавливая здоровье с помощью кардиолога на борту. К этому времени его мировоззрение было пропитано едкой злобой. В конце 1936 г. король Эдуард VIII отрекся от престола, и Джек не увидел в его судьбе ничего романтического или жалкого, а лишь предательство доверия. Он сказал лорду Линлитгоу: "Какая жалость, что у маленького короля не хватило мужества сделать свою работу". Этот безрассудный поступок оказался весьма выгодным для дома Морганов. Всего за год до этого Джек принимал в Ганнохи герцога и герцогиню Йоркских - теперь уже короля Георга VI и королеву Елизавету - на празднике "Славное двенадцатое". Они и в дальнейшем будут гостями в Ганночи и на борту "Корсара". В конце апреля 1937 г. Джек отплыл в Плимут на коронацию, имея при себе специальное приглашение сидеть в ложе королевской семьи. Будучи сквайром Уолл-Холла, он пригласил две тысячи гостей, в основном местных фермеров, отпраздновать это событие в своем поместье. Однако он перенес второй сердечный приступ и пропустил коронацию в Вестминстерском аббатстве. Ему пришлось слушать церемонию по радио.

Когда он вернулся в Америку на борту "Куин Мэри", врач посоветовал ему не общаться с репортерами, чтобы не допустить повторного повышения артериального давления. (Когда корабль причалил в густом манхэттенском тумане, репортеры метались по всему судну, пытаясь найти Джека. В конце концов они нашли его в маленькой душной комнате и заставили говорить на тему, которая была его неизменным поражением во время "Нового курса" - о налогах. В 1935 г. он уже всколыхнул общественное мнение, заявив, что "каждый, кто зарабатывает в США хоть какие-то деньги, на самом деле восемь месяцев в году работает на правительство". Когда он это сказал, пятая часть рабочей силы бездействовала, и многие люди полагались на программы помощи или общественных работ, чтобы выжить. Теперь Джек снова засунул ногу в рот. Пока он находился в Англии, Рузвельт и министр финансов Моргентау начали кампанию против уклонения богатых от уплаты налогов, чтобы обратить вспять падение доходов федерального бюджета. Джек и не подозревал, насколько зажигательной стала эта тема. Он сказал журналистам: "Конгресс должен знать, как взимать налоги, а если он не знает, как их собирать, то человек просто дурак, что платит налоги. Если совершаются глупые ошибки, то исправлять их должен Конгресс, а не мы, налогоплательщики".

В очередной раз Джек был ошеломлен последовавшим за этим общественным возмущением; он не переставал быть политическим наивом. Ламонту пришлось терпеливо объяснять ему , насколько подстрекательски могут звучать подобные высказывания в нынешней политической атмосфере. Ламонт сказал о Джеке жене Уолтера Липпманна, Фэй: "Видите ли, на самом деле он прост, как ребенок, и когда он начинает общаться с газетчиками, то разговаривает с ними так же небрежно, как со своими партнерами". И хотя Джек поспешил отказаться от своего заявления, подчеркнув, что не испытывает симпатии к уклонистам от уплаты налогов, ущерб был уже нанесен. Через две недели Казначейство опубликовало имена 67 богатых налогоплательщиков, которые использовали законные схемы ухода от налогов. Имя Джека в этом списке не фигурировало, зато фигурировало имя Ламонта.

Для "новых дилеров" Джек Морган символизировал саморазрушительное самодовольство американских богачей, неспособных приспособиться к меняющимся условиям. Феликс Франкфуртер, читая комментарии Джека на корабле, воспринял их как доказательство упадка лидеров бизнеса, которые не могли понять, что их реальные интересы лежат в плоскости реформ Нового курса. "Какой душевный склад продемонстрировал Дж.П. Морган в утренней прессе", - писал Франкфуртер президенту Рузвельту. "Я чуть не взорвался... . . Когда самый уважаемый из финансистов проявляет такую моральную тупость и антиобщественную позицию, заново понимаешь, что настоящий враг капитала - не коммунизм, а капиталисты и их свита писарей и юристов".

Джек был гораздо более чувствителен к критике, чем это представлялось политикам. Общественность полагала, что все магнаты - это черствые, безэмоциональные и невосприимчивые к общественному гневу люди. Дж. П. Морган стал не столько личностью, сколько политическим символом для богатых и реакционных людей, выступающих против социальной справедливости. Однако после смерти Джесси Джек был эмоционально неуравновешенным, он оставался ужасно застенчивым и неуверенным в себе. Это делало его грубым, отстраненным и неуловимым. Неискушенный, он легко поддавался на уловки ловких репортеров. Одинокий вдовец в отставке, он изливал свое горе разным герцогиням, старым университетским приятелям и избранным архиепископам. Но ему по-прежнему было трудно обходиться без эмоциональной поддержки Джесси.

Со временем Джек стал воспринимать администрацию Рузвельта как один гигантский заговор, преследующий его. Скрежеща зубами, он говорил Монти Норману: "Положение дел могло бы быть таким удовлетворительным и таким простым, если бы у нас не было сумасшедшего человека во главе, и мое главное чувство - это негодование по поводу того, через что он нас протаскивает". Оуэну Янгу из компании General Electric мы обязаны поразительной виньеткой, которая показывает, насколько опасно были потрепаны нервы Джека в начале 1938 года. Они беседовали на 23-й стене, когда Джек разразился тирадой. Он потерял всякий контроль над своими эмоциями. Янг был настолько поражен, что сразу же после этого записал свои впечатления, дав строгое указание не публиковать их до тех пор, пока оба не умрут. Янг вспоминал, как Джек сказал:

"Я просто хочу, чтобы ты знал, Оуэн Янг, что меня нисколько не волнует, что случится с тобой или с кем-то еще. Мне все равно, что будет со страной. Все, что меня волнует", - и он стал горячим, почти страстным, - "все, что меня волнует, это этот бизнес! Если бы я мог помочь ему, уехав из этой страны и обосновавшись где-нибудь в другом месте, я бы сделал это - я бы сделал все, что угодно. Честно говоря, я хочу, чтобы вы знали, что я чувствую. И если так будет продолжаться долго, я не буду с этим мириться. Я заберу бизнес и уйду". Его рука дрожала - под сильным эмоциональным напряжением.

Пытаясь успокоить его, Янг обнял Джека и нежно напомнил ему о вере Пьерпонта в Америку, о талантах, которые Морганы вложили в их банк. Затем он попытался воспрянуть духом: "Ты останешься здесь и справишься с этими мимолетными препятствиями, потому что, если ты убежишь, ты