как бы ни были заметны эти победы сил, выступающих против Уолл-стрит, они не коснулись гораздо более прибыльных промышленных вопросов, не связанных с железными дорогами и коммунальным хозяйством. Основными сторонниками старомодного банковского дела стали Гарольд Стэнли и его фирма. Стэнли выступал против "случайных прерывистых связей" между банкирами и эмитентами, возникающих в результате конкурентных торгов, предупреждая, что компании будут получать некачественные консультации и продавать выпуски по неправильным ценам. Если бы этот аргумент был откровенно корыстным, промышленная Америка охотно подчинилась бы его логике. Еще сорок лет "голубые фишки" Америки соглашались на эксклюзивные отношения с Morgan Stanley, и этот альянс не прерывался до тех пор, пока в 1979 г. не взбунтовалась IBM.

Очевидно, что если и должно было произойти сближение между Домом Морганов и "Новым курсом", то не благодаря Джеку Моргану, чья непримиримая озлобленность делала его политически бесполезным. Не исходило бы оно и от Джорджа Уитни, который являлся образцом патрицианского банкира, ненавидимого реформаторами. В любом новом подходе к Белому дому должен был участвовать Том Ламонт, который жаждал вернуться в политическую игру и страдал от своей вашингтонской ссылки.

Неспокойный 1937 год стал для банка возможным открытием. После дрейфа с весны до конца лета экономика и фондовый рынок в сентябре упали. Падение фондовых и товарных рынков было настолько сильным, что 19 октября получило название "черный вторник". Рынки упали почти наполовину до минимумов 1932 года. Инвестиционные банки так сильно пострадали по двум выпускам - облигациям Betlehem Steel и привилегированным акциям Pure Oil, что возникли разговоры о закрытии фондовой биржи. Взяв на себя роль лидера Уолл-стрит, Гарольд Стэнли вызвал к себе руководителей нескольких инвестиционных банков и провел неформальный опрос об их состоянии. Взамен он предложил им редкий конфиденциальный взгляд на бухгалтерские книги Morgan Stanley. В результате принятия закона Гласса-Стиголла в сфере инвестиционного банкинга осталось множество мелких, плохо капитализированных банков, и теперь началась неизбежная перетряска. Понеся большие убытки от андеррайтинга, фирма Edward B. Smith and Company - преемник филиала Guaranty Trust по ценным бумагам - объединилась с Charles D. Barney and Company и образовала Smith, Barney, которая вошла в группу Morgan. Это неожиданное возвращение к нестабильной ситуации на финансовых рынках начала 1930-х годов пошатнуло доверие к "Новому курсу".

В промышленном секторе также происходили волнения. В январе и феврале 1937 г. зарождающаяся организация United Auto Workers парализовала работу General Motors сидячими забастовками. Во Флинте (штат Мичиган) полиция открыла огонь по забастовщикам, вооруженным только рогатками. С 14% в 1937 году безработица выросла до 19% в следующем году. Эти события не только создали ощущение, что "Новый курс" застопорился, но и обострили конфликт между двумя главными фракциями администрации. Одна группа, вдохновляемая Луисом Брандейсом и идентифицируемая с Феликсом Франкфуртером, Томасом Г. Коркораном и Бенджамином В. Коэном, обвиняла крупный бизнес в том, что Америка не смогла избавиться от депрессии, и выступала за создание более конкурентных рынков. Их союзник Роберт Х. Джексон, начальник антимонопольного отдела Министерства юстиции, утверждал, что монополисты "сами вытеснили себя с рынка и сами втянули себя в спад". Вторя ему, министр внутренних дел Гарольд Икес предупреждал о пагубном влиянии шестидесяти правящих семей Америки. Рузвельт любил эксперименты, и в его политической церкви было много скамей. В данный момент он поддерживал антитрестовскую фракцию и сказал "мозговому" руководителю Рексфорду Г. Тагвеллу, что это может "напугать этих людей [т.е. бизнес], чтобы они что-то сделали"

Было и другое крыло "мозговых трестов", которые пользовались влиянием во время так называемого "первого Нового курса" в 1933-1935 годах. Они восхищались технологической эффективностью крупного бизнеса и считали точку зрения Брандейса на малую конкурентную экономику причудливым пожеланием для ушедшей Америки. Они признавали неизбежность экономической концентрации и выступали за государственный контроль над крупными экономическими единицами, а не за тщетные попытки их разрушить. Они осуждали выступления Джексона-Икеса как демагогические и контрпродуктивные. К концу 1937 г. они были готовы перейти в контрнаступление, когда Рузвельт сказал Тугвеллу, что "возможно, послание, адресованное ему смешанной группой лидеров труда и бизнеса, станет одним из способов, с помощью которого он сможет найти средства для отступления и изменения политики".

Создавая свою группу, эти левые "Новые дилеры" нашли общий с Морганами. Это не так противоречиво, как кажется. Со времен Пирпонта дом Морганов поддерживал промышленное планирование, хотя и под частным контролем. Чем были железнодорожные ассоциации и U.S. Steel, если не плановыми экономическими системами? (Вспомним скрытую идеологическую связь между банком и прогрессистами, олицетворением которой стала дружба Тедди Рузвельта и Джорджа Перкинса). В то же время партнеры отнюдь не были противниками любого федерального вмешательства в борьбу с депрессией. Придерживаясь догмы сбалансированного бюджета и выступая против повышения налогов, Ламонт, Леффингвелл и Паркер Гилберт в то же время выступали за удешевление денег для борьбы с дефляцией. Американская ассоциация банкиров, напротив, выступала против политики низких процентных ставок, проводимой Рузвельтом. Мракобесие их коллег-банкиров иногда беспокоило людей Моргана. "Иногда я думаю, стоит ли нам продолжать молчаливо поддерживать Американскую ассоциацию банкиров, продолжая оставаться ее членами", - сказал Леффингвелл, обвиняя жесткую политику ФРС в 1936-37 гг. в спаде экономики в том году. Говоря современным языком, партнеры Моргана симпатизировали макроэкономическому управлению экономикой в целом, даже если они осуждали микроэкономическое регулирование отдельных отраслей.

Адольф А. Берле был важным теоретиком государственного планирования, а в 1932 г. в соавторстве с экономистом Гардинером Минсом он написал классический труд "Современная корпорация и частная собственность". Берле и Минс настаивали на том, что крупная корпорация является неизбежным фактом современной экономической жизни и что правительство должно подстраиваться под нее. Берл, обеспокоенный выступлениями Роберта Джексона, начал переписываться с Ламонтом, который, разумеется, доброжелательно отзывался о крупном бизнесе, который, по его утверждению, имеет более высокие этические стандарты, чем малый бизнес. Он также подчеркивал свою приверженность внешней политике Рузвельта и значительной части его внутренней политики. Здесь не обошлось без поэтических прикрас. Незадолго до этого Ламонт жаловался своей близкой подруге леди Астор на "экстравагантность, расточительство и распущенность администрации" Белого дома Рузвельта. Но какой бы лицензией он ни пользовался, Ламонт, по крайней мере, был готов разговаривать и торговаться с "новыми дилерами", что значительно лучше, чем бесплодная ярость Джека Моргана и остальных приверженцев Уолл-стрит. Ламонт заключил сделку с Берлом: он поддержал бы льготные выплаты и расходы на покрытие дефицита в обмен на отмену налогов на сверхприбыль и прирост капитала. В то же время политические нападки на бизнес, особенно коммунальный, должны были прекратиться. Это была та политическая сделка, которая так явно