На крайний случай всегда можно уйти в нападение и сказать, что им показалось.

Внезапно понимаю, что тяжело смотреть вокруг себя. Когда мы только пришли, свет в коридоре горел обычный — в лампах под потолком. А сейчас выключено всё, кроме ярких огней, развешанных по стенам, и именно они, разноцветные, мигающие, давят на глаза. Они слезятся, и я тру их, но этим вызываю лишь ещё больший дискомфорт.

Зато секундная потеря зрения усиливает слух, поэтому кого-то, кто спускается по ступенькам, я слышу уже на самой первой из них.

— Чего ты там крадёшься? — спрашиваю я.

Подтираю слёзы рукавом куртки. Пытаюсь не останавливать взгляд на самых ярких лампочках, смотрю только на лестничный пролёт. Скоро там появляется фигура.

— Я не крадусь, — отвечают. Узнаю Рэма. — Ты почему не со всеми? Твой брат в центре внимания. Рассказывает смешные истории, поедает рулетики с ветчиной в огромных количествах и, кажется, я даже видел, что он отпивал шампанское из чужого бокала.

— Я здесь по работе, а не ради развлечения.

— Одно другому не мешает.

— А сам-то почему ушёл?

Рэм качает головой. Делает ещё несколько шагов мне навстречу. Теперь я хорошо вижу его лицо, подсвеченное красными и жёлтыми огнями, и выражение его лица заставляет меня насторожиться.

Он… напуган?

— Я нашёл сестру, — говорит, постукивая ногтем по бокалу, который держит в руке. — Точнее, искать даже и не пришлось… Я поспросил у Славы узнать у директора, возможно ли вскрыть какие-нибудь записи или архивы, а она… ответила, что со всем сама разберётся. Привела меня к девушке по имени Виола и говорит, мол, знакомьтесь: брат — сестра, сестра — брат. Я, конечно, не поверил сначала, но потом в ход пошли семейные фотографии и женщина на них, которая очень похожа на ту, что я видел на кадрах с родительской свадьбы…

Рэм тараторит запоем. Я слушаю молча, безучастно.

Люди странные. Он только что узнал, что у него есть сестра, а выглядит так, будто перед ним разворачивается настоящая трагедия.

— Она тоже не знала о моём существовании. Мы позвонили родителям, но отец не смог отпроситься с работы, и тогда Виола сказала маме приезжать в больницу, где он работает. Очная ставка, так сказать.

— И?

— Они рассказали нам правду. О том, что так официально развод и не оформили и что были вынуждены разделить нас, а иначе разбирательства, суд, и чёрт знает, чем бы всё кончилось. Ничего не говори, — добавляет Рэм после секундной паузы. — Сам до конца ничего не понимаю.

— Родители не стали бы специально причинять вам вред, — говорю я. — Да и никто не узнает уже, как было бы, поступи они иначе. Может и правда самого плохого удалось избежать.

Рэм согласно кивает. Молчит. Ждёт от меня ещё чего-то?

— У тебя теперь сестра есть, — подытоживаю я. — Думаю, это определённо радостная новость. Если девчонка, конечно, нормальная.

— Да, — протягивает Рэм. Улыбается. В его глазах играют зелёные и синие огни. — Вроде хорошая.

Улыбку Рэм скрывает за тем, что делает глоток из своего бокала. Морщится. Причмокивает губами.

— Пузырьки — мерзость, — заявляет он.

А затем снова прикладывается к стеклянному краю.

Люди странные. Они легко мирятся с плохим, но до последнего не верят в хорошее. Они ненавидят себя, но когда кто-то со стороны начинает причинять им дискомфорт, они вступают в борьбу. Они становятся палачами, но ещё они соглашаются быть мучениками, если это станет чьим-то спасением. Они не стыдятся просить помощи в невозможном деле, но потом оказываются готовыми платить за оказанную услугу до конца своих дней.

Люди странные, но не больше, чем оборотни. Я тоже спасала и убивала, ненавидела и любила, дорожила и уходила, не оставляя после себя ничего, кроме чувства сожаления.

«Мы не такие уж и разные, — говорит голос папы в моей голове. — Когда-нибудь вы с Таем сами дойдёте до этого, и тогда каждое моё слово и каждое моё решение как альфы больше не будет вызывать у вас вопросов».

Люди странные. Но есть в них и то, что помогает мне чуть меньше скучать по старому дому и всё чаще думать о том, что самое время начать строить новый.

Теперь я всё понимаю, пап. Теперь я всё понимаю.

Глава 4. Влас

Время неизвестно.

Я пытаюсь хоть немного поспать, но, закрывая глаза, только даю возможность кошмарам проникнуть в своё сознание.

Эти картинки — не игра воображения. Воспоминания. Самые ужасные. Их столько, что кажется, будто в моей жизни вообще никогда не было ничего хорошего.

Одно за одним, одно за одним… Смерти, смерти, смерти. Гибнут родители, гибнут друзья, приятели, товарищи, хорошие и плохие, близкие и незнакомцы.

Я помню каждую трагедию в деталях, даже если не видел её лично.

Родители попадают под завалы во время вызванного взбунтовавшимся ведьмаком землетрясения; я чувствую песок на своей коже. Бабушка зарезана во сне проникшим в её дом грабителем; я чувствую режущую боль в области живота. Родион и Аполлинария Булгаковы, принявшие меня в семью после того, как моя собственная от меня отказалась, сгорают заживо в сорок третьем в доме, атакованном фашистами. Их старшая дочь Софья тонет в озере; мои лёгкие сводит судорогой, и я не могу вдохнуть. Их младшая дочь Анастасия умирает от рака; мои губы слипаются от крови, которая подступает от желудка к самому горлу.

Все, кем я дорожил, рано или поздно умирали. Всё, что мне оставалось — это любить их, пока было время, а по его истечению заставлять себя не кричать слишком громко, не разбивать колени слишком сильно, падая на землю, и обязательно собираться по частям, в насколько бы мелкое крошево я не превращался.

Я был обречён на то, чтобы тонуть в горе всю бесконечность своих дней. Единственным решением было бы не привязываться ни к кому, но с самого начала, с того самого момента, как чужая семья приняла меня к себе, я уже знал, что ничего из этого не выйдет.

Знал и отдавал себе отчёт о возможных последствиях.

Отдавал, но не был готов к тому, что будет так больно.

Я всегда блокировал эти воспоминания, чтобы иметь возможность отдыхать наедине с собой, но в городе бездушников я потерял слишком много сил и сейчас могу лишь лежать, парализованный собственным разумом, и смотреть самый страшный фильм в истории картин, основанных на реальных событиях.

А после того, как королева Зимнего двора огласила свою цену за нашу свободу из созданной ею ловушки, к бесконечным смертям добавилось ещё одно