– Семимес! – остановила его Лэоэли.

– Лэоэли, не бойся, я пошутил, – проскрипел Семимес и тут же прибавил к своим словам то, что говорило против них: – Если бы Семимес хотел его убить, он бы уже убил его… вот этой палкой.

– Да что ты такое говоришь, Семимес, дорогой! Мы видим: ты ранен и измождён, и тебе, наверно, очень плохо. Но Дэн твой друг, и так про друзей нельзя говорить… даже в шутку!

– Лэоэли.

– Что?

– Ты мой друг.

Дэниела обидела эта выходка Семимеса, но он промолчал и снова заставил себя вспомнить, что добрый Семимес вернётся. И всё-таки подумал: «Побыстрее бы его к Фэлэфи».

– Дэн, хочешь наперегонки? – неожиданно предложил Семимес.

– Как в тот раз?! – обрадовался Дэниел.

Семимес утвердительно кивнул головой.

– Бежим! – крикнул Дэниел и рванул…

Семимес немного подождал, потом пригнулся к земле и, рыкнув, сорвался с места… Через несколько мгновений он настиг Дэниела и, сильно толкнув его в спину, сбил с ног. И оглянулся на Лэоэли.

– Семимес-Победитель! – приветливым голосом крикнула она… чтобы не вышло чего-нибудь худого.

– Откуда такая прыть, проводник? – с улыбкой спросил Дэниел.

– Не надо так, – ответил Семимес и пошёл навстречу Лэоэли.

Дэниел подождал их, и они втроём продолжили свой путь в Дорлиф…

* * *

Малам сидел на нижней ступеньке крыльца. Он ждал сына. Третьего дня палка дала ему знать, что расстояние между ним и Семимесом сокращается. Но на душе у него всё равно было неспокойно. Давно он не видел страшных снов, так давно, что он и сам не помнил ни одного из них. И вдруг… ничто в жизни не пугало его так, как напугал сон, который приснился ему пять дней назад: Семимес лежал среди павших в битве… он умирал от ран… умирал и звал его… и хотел что-то сказать…

Среди троих, вышедших из липовой рощи, Малам сразу узнал сына. Подскочив со ступеньки, он засеменил им навстречу…

– Не усидел Малам: совсем как ты скачет, – сказал Дэниел, толкнув Семимеса в плечо. – И ты беги, что остановился?

Но Семимес не побежал – он в тот же миг обмер и упал на колени. А когда Малам приблизился к нему, он жалобно заскрипел:

– Отец, прости меня, прости меня, прости меня!..

– Что ты, что ты, сынок!

– Я вернулся… не такой, как был. Этот…

– Корявырь, – подсказал ему Дэниел.

– …Корявырь ударил меня… по голове… и ум из неё вон выскочил. Вот, – он указал рукой на рану.

Малам обнял его, прижал его голову к груди и стал гладить её.

– Не прогоняй меня, отец! – простонал Семимес. – Не прогоняй меня!

– Что ты, сынок, что ты! Что ты, Семимес! – приговаривал Малам, не сдерживая слёз. – Ты вернулся, сынок!.. вернулся… вернулся. И ум вернётся. Фэлэфи поможет нам. Я теперь же побегу за ней.

– Малам, не беспокойся. Я позову Фэлэфи, – сказал Дэниел.

– Дэнэд, дорогой! Лэоэли! Рад видеть вас, дорогие мои! Дэнэд, дай-ка я и тебя обниму!

Дэниел наклонился, и они крепко обнялись.

– И ты дома. Вот и хорошо! Мэт придёт, и совсем хорошо будет. И заживём, как прежде, – Малам говорил так, как будто Дэниел и Мэтью жили в его доме не всего-навсего два дня, а давным-давно и дом этот был и их домом.

Лэоэли стояла поблизости, слёзы скатывались по её щекам. Семимес поднялся с коленей, Малам взял его руку в свою, прижал её к себе, и они пошли к дому. Дэниел и Лэоэли – за ними.

– Отец, Фэлэфи прижжёт мне рану, и ум вернётся ко мне, и я буду твоим хорошим сыном… каким был до того, как меня ударил этот… корявырь.

– Да, сынок, да, родной.

Дэниел оставил свой походный мешок у крыльца и вместе с Лэоэли направился в Дорлиф…

Дорогой оба молчали. Мысли их, случайные, путаные, метались вокруг Семимеса, но говорить о нём не хотелось… Остановились напротив дома Фэлэфи.

– Пойду домой, – сказала Лэоэли (в голосе её была грусть). – Не хочу видеть Фэрирэфа… А бабушку жалко. Что с ней будет, когда всё узнает? Пойду.

– Спасибо тебе, Лэоэли.

– Не за что, Дэн. Пойду, надо идти.

– Постой… осторожнее с Фэрирэфом. Он не должен ничего заподозрить.

– Ну его! – она махнула рукой, повернулась и пошла… разбитой походкой…

– Дэн! – голос Мэтью, громкий и радостный, будто сам распахнул дверь, а вслед за ним из дома выскочил Мэтью.

Кловолк, лежавший подле крыльца, рыкнул, встрепенулся и вместе с ним подбежал к Дэниелу.

– Мэт!

– Дэн! Наконец! Где ты так долго был? Говорят, у лесовиков гостил?

– Говорят, ты сказал, что ты со мной! Тогда я тебя забираю! Фэлэфи, Лутул, я так рад видеть вас!

– Дэн, мальчик мой! – воскликнула Фэлэфи и, подойдя, обняла его.

– Прости за Нэтэна, – тихо сказал Дэниел.

– Не вини себя, Дэн. Ни один из вас ни в чём не виноват, – сказала Фэлэфи. – Пойдёмте в дом!

И только теперь Дэниел заметил, как сильно изменилось её лицо: оно постарело, будто прошли годы с тех пор, как он видел её, в глазах её не было прежней уверенности, не было того огонька, от которого сердца дорлифян всегда загорались надеждой.

– Фэлэфи… – на мгновение он потерял мысль. – Фэлэфи, я не могу сейчас.

– Как это, «не могу», дорогой наш внук?! – с волнением в голосе сказал Лутул. – Мы тебя заждались. Как это, «не могу»?

– И-у! И-у! – закричали ферлинги, словно поддакивая хозяину.

– Дэн! Как это, «не могу»?! И ферлинги зазывают тебя! – сказал Мэтью, кивнув в сторону клеток с ферлингами, стоявших слева от дома между двумя раскидистыми ивами. – Вон как галдят. Я их всех по именам знаю. Это – Рур, рядом – Тэт, это – Сэси, это…

– Подожди, Мэт! Подожди, прости, – Дэниел коснулся его плеча, затем обратился к Фэлэфи: – Фэлэфи, надо идти к Маламу. Я позвать тебя пришёл.

– Что с ним? – перепугался Лутул. – Никак захворал наш Малам?

– Семимес вернулся. Он ранен в голову. И что-то с ним неладное.

– Неладное? – переспросил Мэтью.

– Да, Мэт: он какой-то… не тот Семимес, к которому мы привыкли. Он и сам говорит, что у него с головой худо. Ум, говорит, потерял.

– Ум потерял?!

– Не волнуйся, Мэт. Коли сам говорит, что ум потерял, значит, не всё так плохо, – спокойно сказала Фэлэфи. – Ну, пойдём к нему.

– Фэлэфи, я мешок свой возьму, пора мне к ребятам, – виновато сказал Мэтью и добавил (со смешком): – И за проводником нашим присмотрю.

– Лукошко моё захвати: настои, верно, понадобятся, коли у него раны. Оно в лекарской комнате. Под плетёной крышкой.