мало. Как только зайцев привозили, их немедленно выпускали в садочный двор, где они находились на просторе, словно бы в лесу. С мая по ноябрь зайцы питались тут подножным кормом, а с ноября их подкармливали овсом и осиновой корой.

Часть садочного двора составлял «садочный круг», где непосредственно происходили испытания собак. Он имел форму параллелограмма и представлял собой совершенно ровное пространство (в длину – 400 саженей, в ширину – 110 саженей). «Круг» кончался забором, на расстоянии трех саженей от которого висели соломенные маты, чтобы собаки не расшиблись об забор; в самом же заборе прорублены маленькие отверстия (пролазки), по величине своей они могли пропустить только зайца.

Западная сторона круга примыкала к небольшому огороженному дворику, где по мере надобности запирались зайцы. Там их вдоволь кормили, а потом через узкий кородор выпускали на круг – к собакам. Выгоняли зайцев на круг только тогда, когда собаки были уже выведены. Выигрывала та собака, что лучше всех ловила, то есть более других способствовала поимке зверя. Зайцы, которым, благодаря своим ногам или ловкости, повезло уцелеть, попадали в лес садочного двора и оставались там до следующего загона. Чтобы приучить зайцев бежать из круга прямо к спасительным лазкам, их тренировали – всю зиму и осень прогоняли сквозь садочный круг. Занимались этим 40-50 загонщиков.

Обычно весной и осенью на коломяжском садочном дворе во время испытаний затравливали до 300-350 зайцев, причем на долю «публичных испытаний» приходилось около половины этого числа. Остальное же количество зайцев становились жертвами «частных садок». По установленным правилам, каждый член Общества поощрения полевых достоинств охотничьих собак и всех видов охоты имел право получить в любое время определенное количество зверя, о чем ему требовалось заранее, за два дня, известить смотрителя садочного двора, дабы тот имел время приготовиться.

Кроме садочного круга для зайцев на коломяжском садочном дворе имелось несколько волчатников, где содержались волки. Эти помещения окружал толстый забор из двух рядов двухдюймовых досок. Вода в волчатниках всегда была свежая, поскольку сюда от реки Каменки отвели специальные протоки в каждое из «волчатных» отделений. Кормили волков обычно конским мясом, а во время «садок» им давали затравленных зайцев, тех они также поедали довольно охотно. В одном отделении держали матерых волков, а в другом – прибылых. Волки между собой жили в большой вражде: ни одного дня у них не проходило без драки. Бывали даже случаи поедания одного волка другим.

Волков во время охотничьих испытаний высаживали из специально устроенных для этой цели раскидных ящиков, которые вместе с посаженным волком вывозили на определенное место садочного круга. Когда собаки были приготовлены, тянули за веревку от ящика. Тот распадался, и волк опрометью бросался вперед. Как только собаки «брали» зверя, его немедленно сострунивали, сажали обратно в ящик и отправляли в волчатник.

Испытания собак на коломяжском садочном дворе являлись настоящим событием для петербургских любителей и почитателей охоты. Оценивал состязания специальный судья, обычно приглашавшийся в Петербург по найму из Англии. Это было настоящее яркое зрелище – долгожданное и многообещающее. Публика располагалась в крытых ложах и на открытых трибунах. Ложи располагались вдоль стены главного здания, в котором находились большая кухня, буфет и комнаты для членов общества. К ложам с одной стороны примыкали открытые трибуны, а с другой – красивая «членская беседка». В хорошую погоду на травлю обычно смотрели с возвышения, прилегавшего к беседке.

Особый интерес вызывали призовые испытания, устраивавшиеся на садочном дворе. Сообщения о них регулярно публиковались на страницах журнала «Охота» и других столичных охотничьих изданий. Известен и такой любопытный факт: коломяжский садочный двор использовался не только для охотничьих, но и для полицейских целей. Дело в том, что до создания Российским обществом применения собак к полицейской и сторожевой службе специального питомника возле вокзала Приморской железной дороги собак приходилось возить на упражнения на коломяжский садочный двор. «Четвероногих сыщиков» обучали полицейской службе, в том числе отыскиванию следов преступника, задержанию его при побеге, «обереганию» городового от случайного нападения во время нахождения на посту, а также розыску и доставке спрятанных или брошенных преступником вещей.

«Охотничьи походы» вокруг порохового завода

Всем петербуржцам был хорошо известен до революции замечательный ученый, профессор Лесного института Дмитрий Никифорович Кайгородов, основавший новую для России науку – фенологию, занимающуюся изучением сезонных изменений в живой природе. Почти полвека Кайгородов ежедневно записывал состояние природы и публиковал свои заметки в печати. Кайгородова знали как известного ученого-популяризатора, большого любителя и друга природы, крупнейшего представителя лесной науки. Любопытно, что интерес и любовь Кайгородова к природе началась. с охоты в окрестностях Петербурга.

В 1865 г. Кайгородов закончил Михайловское артиллерийское училище в Петербурге и начал военную службу. Спустя два года молодого штабс-капитана перевели на Охтинский пороховой завод. Вокруг завода простирался огромный лес. Управлял в ту пору заводскими лесами Роберт Эрнестович (по-русски его чаще всего именовали Семеновичем) Диц – обрусевший немец, выходец из Лифляндии. Он был знаком со многими лесоводами того времени, со многими лесниками встречался во время охоты.

Зверья и дичи в ту пору в окрестностях Петербурга было предостаточно. «.В столичных пригородах тетеревов, куропаток, куликов, бекасов и прочей живности водилось так много, что крестьяне, ловящие ее силками, предлагают ее часто ни за что», – говорилось в 1860 г. в описании столицы.

По воспоминаниям Кайгородова, летом он «прилежно экскурсировал» по заводской территории и ее окрестностям, и в течение трех лет основательно ознакомился с местной флорой и фауной. Этому весьма способствовало то обстоятельство, что три сына Роберта Дица, как и он сам, являлись первоклассными мастерами всех видов охоты. Впоследствии младший из сыновей Дица, Владимир, окончив пехотное училище, оказался на войне, а после Русско-турецкой войны 1877-1878 гг. определился на службу в царскую охоту. К революции он дослужился до царского ловчего – должности высокой и почетной по своему статусу.

Охотничьи походы с Робертом Дицем и его сыновьями сделали Кайгородова блестящим охотником. Он научился удачно брать дичь и профессионально выслеживать ее, однако уже тогда он больше становился не охотником, а скорее охотником-натуралистом. Постепенно он стал реже стрелять, а больше наблюдать за повадками зверей и птиц.

«Многочисленный ряд охот, в которых я принимал деятельное участие (1860-1879), – писал Кайгородов впоследствии в своих автобиографических записках, – сильно обогатил мои фаунистические и биологические познания, а также содействовали развитию обостренной наблюдательности. Переехав в Петербург, я продолжал ознакомление с миром птиц, преимущественно уже при помощи бинокля (стрелять было жаль), и лишь в редких случаях прибегал к помощи ружья».

Кстати, знакомство с семейством Дицев сыграло для