Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Эта француженка должна быть непременно яркой, если хочет вам понравиться. Я угадала? – Элла Андреевна смотрела на меня в упор, не мигая.
– Все наоборот, – сказал я, – даже какая-то нелепая. Косметикой почти не пользуется, и одежда на ней несуразная. Грешным делом я поначалу засомневался в ее ориентации. Оказалось, опасения были напрасны, к тому же она из приличной семьи.
– Все понятно. А ноги у нее стройные?
Она задала неожиданный для меня вопрос, наверное, вспомнив разговор про Онассиса.
– Под теми штанами, в которых она вечно ходит, не поймешь.
– Ну правда, классные? – она продолжала настаивать.
– Я же говорю, она всегда, как Ангела Меркель, ходит в брюках, – и, опустив глаза, добавил, – как, впрочем, и вы.
Элла Андреевна вслед за мной опустила голову, обводя взглядом большой холл.
– Я смотрю, Денис, вы продолжаете изучать историю. Всюду книги, учебники и разбросанные по углам листы бумаги.
– Да какой там! – махнул я рукой, не соглашаясь с предположением учительницы. – «История ничему не учит, только наказывает», – говорил Ключевский. Я устал поучать других и наказывать себя. Хочу просто познать себя, как бы нелепо здесь это ни звучало.
– Нет, Денис, для начала научитесь просто любить.
– Кого это? – я недоверчиво нахмурился.
– Женщину. Да-да, женщину. Это не просто, поверьте, если не путать любовь с сексуальным удовлетворением.
– А потом?
– А потом как-то все остальное приложится.
В тот вечер мы больше не проронили ни слова.
В день вылета обедать Элла Андреевна не стала, сказав, что поест в самолете, поэтому чек-аут мы произвели без задержки. Дорога в аэропорт была не утомительной, и машину удалось припарковать почти рядом со входом. На регистрации было совсем безлюдно, да и багаж ее оказался скромным. На прощание я протянул Элле Андреевне маленькую коробочку, обтянутую синим бархатом, которую вытащил из кармана.
– Это вам, – сказал я спокойным голосом, прижимая Мартина к груди.
– От тебя, Денис? – она назвала меня на «ты» впервые.
– Нет, что вы, я лишь исполнитель воли отца. У него в кабинете есть сейф. Там, как оказалось, он хранил ценные вещи. Это, – я постучал пальцем по коробочке, – я нашел там. Кому предназначалась эта вещь, я до поры до времени не знал, но не маме, это точно. Она терпеть не могла голубого цвета, предпочитая красную гамму. Ее любимый камень был рубин, а если бриллиант, то розовый.
– Я не понимаю… – ее губы слегка подрагивали.
– Отец был во многом эксцентричным человеком, но он как-то мне сказал, что именно вы его понимаете. У него всегда была мечта пригласить вас в Ниццу, но, видно, не нашел должного предлога.
– Но мы с ним почти не общались, так, разговаривали несколько раз.
Она снова пыталась объяснить мне, что ее отношения с отцом никогда не выходили за рамки служебных.
– Значит, он разговаривал с вами мысленно и чувствовал, что вы близкий ему по духу человек.
Элла Андреевна все не решалась взять коробочку.
– Берите, – сказал я настойчиво и сам открыл ее. – Даже если это кольцо придется вам не по сердцу, имеете полное право просто его продать. Это голубой бриллиант, камень небольшой, всего-то в два карата, и в оправе из белого золота, специально, чтобы подчеркнуть красоту голубого. Из документов, что остались в сейфе, значится, что отец заказал его в Амстердаме, и камень очень чистой воды, только не продешевите, если решите продавать. За такие деньги можно будет хороший автомобиль купить, большой, как вам с мужем нравится.
– Не уверена, одобрил бы тебя твой отец, – сказала Элла Андреевна, посмотрев на потолок, скрывая накатывающуюся слезу.
В конце концов она благоговейно взяла коробочку в руки и надела кольцо на безымянный палец левой руки. Цветная игра света на гранях круглого бриллианта пыталась растопить холод ее глаз. Глубоко вздохнув и с трудом сдерживая рыдания, она скрылась за пластиковыми дверями.
– Finita la comedia, – грустно сказал я собаке, которая тяжело дышала и поскуливала. – Теперь главное, чтобы она не переживала и спокойно прошла паспортный контроль.
Пес звонко залаял, требуя опустить его на пол.
Покинув стены аэропорта, я ощутил громадное облегчение, как будто неведомый груз спал с моих плеч.
Мартин весело семенил короткими лапами и довольно вертел головой. Темно-синий двухместный спортивного типа мерседес, что припарковался рядом с моей машиной, немного перегораживал мне выезд, поэтому я аккуратно постучал по стеклу его боковой двери, чтобы дама за рулем, сдала назад. Собачка, на заднем сидении, похожая на моего Мартина, подала голос, и женщина, сидевшая за рулем, забеспокоилась. Высокий, поднятый воротник ее светлого плаща своей изнанкой демонстрировавший логотип «Берберри», прятал от меня ее лицо, но, похоже, она поняла, в чем дело, и открыла свою дверь. Мне пришлось обойти ее машину сзади, и я видел, как из открывшейся двери показалась стройная нога, обутая в лаковую светлую туфлю на высоком каблуке почти такого же цвета, как и плащ.
– Не беспокойтесь, мадам, вам совсем не обязательно выходить из машины, – сказал я достаточно громко, чтобы меня было слышно. – Только немного сдайте назад, я сейчас же уеду.
Я не обратил внимания на звонкий лай рассерженной собачонки, доносящийся из открытой двери, и поспешил к своему «Пежо».
– Денис, Денис, – за спиной у меня раздался знакомый голос, заставивший невольно обернуться. – Я жду тебя уже целый час. Подумала, уж не решил ли ты тоже улететь в Москву, – Клер сняла солнечные очки, и очаровательная улыбка разлилась по ее лицу.
– Бог мой, ты чего здесь забыла, – сказал я удивленно, – и по какому случаю такой прикид?
Разглядывая ее, я непроизвольно присвистнул точно так же, как это делают бесноватые арабы, сидящие на лавочках в парках Ниццы.
– Ты куда так вырядилась? – не удержавшись, снова спросил я позволив себе бестактность, словно имел на нее какие-то права.
– Я еду к вам в гости.
В ее голосе не было и намека на обиду.
– К кому это к нам?
– К тебе и к твоей учительнице. Я сказала папе, что ты меня пригласил познакомиться с ней.
– Но она улетела, ты же вчера спрашивала, – и я интуитивно показал рукой в сторону аэропорта.
– Знаю, знаю, ты вчера говорил, – и она простодушно засмеялась, убирая волосы за воротник.
– Что же должно было произойти, чтобы ты рассталась со своим свитером и брюками.
– Папа убедил переодеться. Дал целую тысячу, чтобы я купила вот эти туфли, – и она неловко, чуть не потеряв равновесие, приподняла одну ногу. Это Живанши от Рикардо Тиши. А мама Моника настояла, чтобы я надела ее новое коктейльное платье. Мне оно очень нравится, только в груди тесновато.