Она расстегнула плащ, демонстрируя короткое узкое платье, которое прекрасно сидело на ее юной фигуре.

– Ты же хотел меня увидеть в таком наряде, признавался, что тот прикид тебя не заводит.

– Какой дешевый подкат! Ты что городишь? – мой голос вдруг стал хриплым, и я не сумел скрыть гримасу искреннего изумления.

– Говорил, говорил! Поверь, я бы с удовольствием сбросила с себя весь этот ужас хоть сейчас и облачилась в свои вещи, они вон там, – и она указала на багажник своего автомобиля. – Поедем к тебе, я там и переоденусь, если захочешь, – она произнесла последние слова почти заговорщически, полушепотом, и тихо по-детски хихикнула.

– Ладно, ты давай дуй впереди, а я за тобой последую, – сказал я, обалдевший от всего происходящего, и поспешил к своей машине.

– Carpe diem! – произнес я, стукнув кулаком по капоту. В кармане кутки звякнула мелочь.

«Надо не забыть спросить, может, она еще и балетом занималась?» – подумал я, нащупав в кармане свою заветную монету.

Аромат ее духов преследовал меня всю дорогу, заставляя улыбаться смелым мыслям, которые в предвкушении чего-то желанного неотступно лезли в голову.

– Может, и вправду, ну их всех к черту! Всех, и в первую очередь ее папашу, а вместе с ним и мои навязчивые страхи, – приободрил я сам себя, подъезжая к дому.

Как назло дверь открылась не сразу, заставив меня нервничать и озираться по сторонам, как неопытного воришку.

– Ну а если твой папаша наконец прозреет. Да он за мной потом будет бегать, как за твоим прежним сосунком, что сбежал в Нью-Йорк!

Я произносил слова достаточно громко, беспокоя собак, которым расстегивал шлейки. Правда, все это я скорее говорил сам себе, чем ей, которая, казалось, совсем меня не слушала. Она беззаботно крутилась перед большим зеркалом, где днем раньше Элла Андреевна любовалась на себя, подкрашивая губы, и задумчиво улыбалась. Признаться, и мне было трудно узнать ее, поскольку в туфлях на высокой шпильке она заметно преобразилась и даже как будто повзрослела. Она распрямила обычно немного сутулую спину, выставляя грудь вперед. На ее стройных ногах были не замшевые ботильоны и не милые скромные лодочки, а открытые остроносые туфли телесного цвета с эффектной отделкой, может быть, конечно, не совсем по сезону.

«Можно было бы приобрести что-то и поскромнее», – подумалось мне в тот момент.

– Ты слышишь, что я говорю, – я снова повысил голос, обращаясь к Клер.

– Конечно, слышу! – так же громко ответила мне Клер, без смущения глядя на меня сильно накрашенными глазами. – Он уже прозрел и все понял.

– Ты что несешь? – я невольно присел после ее слов.

– Он еще сказал: «Пусть лучше будет этот русский…если он тебя захочет». Он прекрасно знал, что я собираюсь в аэропорт и, конечно, все понял.

После этих слов я был бы не прочь закурить одну из толстых сигар ее папаши. «Попал, – подумал я, – на такой контент я не подписывался, реальная засада».

…Солнце медленно опускалось за горизонт, хотя на часах была только половина шестого. В серебряных сумерках явственно угадывалось название многоэтажного круизного лайнера, который медленно заходил в бухту, подавая звучный сигнал. Как по команде за ним последовал телефонный звонок, от чего я даже вздрогнул. Это была бабушка, и, как всегда, некстати. Она поздравила меня с первым днем календарной весны и радостно сообщила, что у них наступила оттепель и по карнизам стучит дождь.

– Мы так рады с дедом, что пережили еще одну зиму.

Она заплакала в трубку от нахлынувших чувств.

Я почти ощутил тепло её дыхания, до ужаса знакомое с детства, мне захотелось поплакать вместе с ней, но бабушка вдруг спокойным голосом сказала:

– Значит, скоро будем собираться на дачу, наверное, уже в апреле переедем. Ты приедешь?

– Конечно, – сказал я тихо, – как всегда помогу вам все перевезти.

– Дися, голос у тебя какой-то уставший, ты как себя чувствуешь, не болеешь?

Я улыбнулся и обратился к Клер:

– Бабушка спрашивает, не заболел ли я?

Откинув ногами одеяло и соскочив с постели, Клер счастливо улыбнулась и подошла ко мне вплотную, приложив немного влажную теплую ладонь к моей небритой щеке.

– Впервые слышу, как ты говоришь по-русски, – сказала она, не таясь, довольно громко, хотя ее мягкие губы едва шевелились.

– Ты что, там не один? – послышался в трубке встревоженный голос бабушки.

– А что такое? – сказал я недовольно.

– Клянусь, опять какая-то девица, – сообщила она деду, – и не по-нашему говорит.

Приглушенный голос бабушки едва слышался в трубке. Так всегда случалось, когда она одновременно пробовала говорить и со мной, и с дедом, зажимая телефонную трубку маленькой сухой ладошкой.

– Да брось ты, бабуля, наводить тень на плетень, все у меня хорошо, – успокаивал я свою беспокойную бабушку и прижал Клер к себе за талию еще сильнее.

– Ты смотри там, Денис, особенно не забывайся, где ты есть, эта Ницца до добра не доведет.

Было слышно, как вслед за бабушкой заволновался и дед.

– Чего ты к нему лезешь, Варвара. Какое твое дело, с кем он там, с бабою или еще с кем. Зла на тебя не хватает, до греха только меня доводишь.

– А ты не лезь, сидишь и сиди себе. Сразу прям с бабою. Я слышу там девичий голос, вот и говорю, – бубнила бабушка моему деду, – ведь сам парень ничего никогда не расскажет, молчит, как партизан, вот я и волнуюсь.

– Бабуля, не надо вам ругаться, все хорошо.

В такие минуты я всегда вспоминаю их дачный диалог, запавший мне с детства глубоко в душу.

– Гена! – кричала бабушка, обращаясь к деду. – Смотри, он суп не ест!

– Вылей на него, Варя! – не отрывая глаз от газеты, отвечал дед.

– Я серьезно, накажи его как следует.

– Варя, я тебе что, палач? – сердился дед и уходил с кухни.

И сейчас их словесный пересуд продолжался на повышенных тонах.

– Хорошо-хорошо, пусть не бабу он в этой Ницце хочет, – слышался глухой голос деда в трубку. – Пусть женщину, – соглашался он, – лишь бы с толком, чтобы дети были.

– Внучок, – я услышал снова подобревший голос бабушки, – ты свою девочку привез бы к нам познакомиться, а то дед серчает, говорит, что правнуками пора обзаводиться.

– Когда? – спросил я озабоченно.

– Да хоть летом на Ивана Купалу или на Петров день, – она громко засмеялась, понимая, что говорит глупость.

– Ладно, решим, – сказал я и попрощался со стариками.

Теплое дыхание Клер как будто согревало мне душу, а ее холодный нос касался моей колючей шеи. Наконец я положил телефонную трубку на место, а Клер, осторожно ступая на цыпочках по холодному полу, обхватив свою грудь, посеменила к кровати, переступив тонкими ножками через собачек, мирно лежавших на прикроватном коврике. Она села на край кровати, все еще держа ноги на цыпочках, и пристально смотрела на меня, нисколько не смущаясь.