15 октября Вильсон направил Германии вторую ноту. Вильгельм, ознакомившись с ее текстом, передал ее Ниману: «Прочти! Здесь прямо речь идет об устранении Гогенцоллернов и ликвидации монархии!» В тот же день Рицлер записал в дневнике: отречение Вильгельма II — единственный способ спасти династию. Из записи Рицлера, сделанной четыре дня спустя, можно понять, что вопрос об отречении отложен в долгий ящик: Макс Баденский не хочет даже и слышать об этом. Приятелю Вильгельма Максу Варбургу он сообщил, что всеми силами пытается избежать отречения монарха.

17 октября состоялась встреча Вильгельма с Людендорфом, вызвавшая у кайзера прилив оптимизма: тот сообщил ему, что, по его мнению, оба фронта можно удержать. Глаза Вильгельма сияли, провожая генерал-квартирмейстера, он рассыпался в выражениях благодарности. Начался распад Австро-Венгерской империи. США признали независимость Чехословакии и Югославии. Вильгельм выразил согласие впервые допустить в правительство умеренных социалистов, заявив при этом: «Пусть они теперь покажут, что умеют не только критиковать меня, но и работать». 19 октября состоялась встреча кайзера и канцлера, на которой присутствовал баварский посланник граф Лерхенфельд. Макс Баденский пытался убедить Вильгельма прекратить подводную войну. «Я не знал, что Вы — эксперт по морским делам», — высокомерно бросил ему кайзер. Лерхенфельд проинформировал его об опасных тенденциях внутри рейха. Вильгельм заявил, что он обо всем знает, в том числе и о том, что кое-кто требует, чтобы он сложил с себя корону, но, как он добавил с торжественной серьезностью, «для наследника Фридриха Великого вопрос об отречении исключен».

20 октября кайзер принял посла в Голландии Розена. Дипломат сообщил ему, что все обсуждают вопрос о его отречении. Особенно активно он муссируется в кругах правых. Вильгельм указал на то, что монархию активно поддерживают левые в рейхстаге: «Придется идти вместе с этими господами». Он спросил Розена, каково его личное мнение о происходящем. Тот ответил, что Вильгельму следует взять на себя инициативу проведения необходимых реформ и заявить народу: «Ваши желания — это мои желания. Я тоже хочу все в рейхе организовать по-новому и нуждаюсь в вашей поддержке». Вильгельм, видимо, все еще не осознавал всей тяжести ситуации. Сыновья (без участия кронпринца) пытались просветить его на этот счет.

События развивались. В тот же день кайзер дал в Беллевю аудиенцию двум только что назначенным статс-секретарям — Филиппу Шейдеману и Маттиасу Эрцбергеру. В обращенной к ним речи он взял правильный тон, заявив, в частности: «Новый век требует нового порядка». Несмотря на все ретроградные усилия верховного командования, Германия была уже на грани превращения в конституционную монархию. Если бы не победа демократии, то не было бы перемирия, хотя, с другой стороны, не было бы и версальского диктата.

24 октября от Вильсона поступила третья нота. В ней говорилось о самоопределении для австрийцев и немцев (в Версальском договоре эта тема была обойдена молчанием), а также упоминалось о необходимости обуздания прусского милитаризма. Все яснее становилось, что Антанта не желает заключать мир с Гогенцоллернами. Хефтен, которого Макс Баденский привлек в качестве консультанта, полагал, что Вильгельм никогда не пойдет на отречение под давлением социал-демократов, он способен сделать это только по своей собственной воле. «Если, однако, Его Величество не примет немедленного решения, это будет означать, что мы отклоняем ноту Вильсона, и тогда нам остается только снять каски и молиться».

На следующий день в Берлин прибыли две фигуры, наиболее ярко выражавшие собой понятие прусского милитаризма, — Гинденбург и Людендорф. Они приехали, невзирая на все попытки канцлера удержать их в Спа, и потребовали прекращения обмена нотами с противником: «Нам не нужно отвечать этому типу. Наша армия не разбита, она оккупирует территорию противника. Она не может капитулировать».

Тем не менее нота Вильсона вызвала эффект, на который американцы рассчитывали. Тезис о самоопределении привел к шумным сценам в прусском ландтаге, вызвав живой отклик среди депутатов — от Эльзаса, от датчан Шлезвига и от поляков. Справа раздавались призывы к установлению военной диктатуры, сторонники Янушау прямо апеллировали при этом к Гинденбургу. Министр иностранных дел, напротив, стремился к ограничению политического влияния ОХЛ, и в первую очередь к устранению Людендорфа. Макс Баденский, ставший жертвой эпидемии гриппа, заявил, что уйдет в отставку, если Людендорф останется на своем посту.

Кризис достиг точки кипения. Ниман пытался внушить кайзеру, что правительство руководствуется самыми лучшими побуждениями, но тот оборвал его: «Что толку в этих побуждениях, если переговоры неминуемо приведут к катастрофе?» Вильгельм удалился в парк обдумать сложившуюся ситуацию в одиночестве. В передаче Нимана, мысль, посетившая кайзера на прогулке, выражалась в следующем: «Он заявил мне, что пошлет главу гражданского кабинета к канцлеру с поручением выяснить — не отзовет ли Макс Баденский свое требование об увольнении (Людендорфа), если со стороны верховного командования будет выражено согласие в будущем не вмешиваться в политику и в знак этого будет ликвидирован Политический департамент ОХЛ». Этого оказалось недостаточно. Макс Баденский настаивал на своем. Теперь уже и баварцы почти вслух требовали отречения Вильгельма. К нему поступила информация, что Гинденбург и Людендорф издают приказы, даже не утруждая себя довести их содержание до сведения кайзера. Это обусловило его решение: «Людендорф должен уйти, иначе это будет стоить мне короны». Вильгельм обвинил генерала в том, что это именно из-за него он лишился услуг Бетман-Гольвега и Валентини. По его словам, «Людендорф лез во все политические вопросы, ничего в них не понимая». Теперь кайзер вдруг вспомнил и о неприятном, злобном характере генерал-квартирмейстера, о том, как он однажды швырнул карту к ногам Верховного главнокомандующего… Словом, виновный в катастрофе был найден.

В полночь 26 октября, когда министры кабинета собрались у постели больного канцлера, Хефтен принес сенсационную весть. «Генерал Людендорф оставил свой пост!» Все вскочили на ноги, у всех вырвался один и тот же вопрос: «А Гинденбург?» — «Он остается». — «Слава Богу!» Как оказалось, генерал решил упредить приказ об увольнении и спас свое лицо, подав в отставку по состоянию здоровья и немедленно покинув Спа в машине, предоставленной ему Гинденбургом. Началось обсуждение возможной кандидатуры на замену Людендорфа. Было названо несколько имен, и в конце концов остановились на вюртембержце Гренере. Ниман сообщает, что Вильгельм так разнервничался, что буквально весь «вибрировал». В автомобиле на пути в Потсдам Дона все время поглаживала его руку, чтобы как-то успокоить выбитого из равновесия супруга.

25 октября Баллин записал: