А что потом? Музыка остановилась, и у нас ничего не осталось. За кого этот человек выдает себя теперь? Как его зовут? И самое главное – где он сейчас?

– Итак, у нас есть вход, – тихо сказал я. – Теперь надо пройти вперед и суметь выйти.

Присутствующие в недоумении переглянулись. Никто не понял: то ли я разговариваю сам с собой, то ли предлагаю какое-то решение. Да я и сам этого толком не знал.

– Это все, что у нас есть об интересующем вас человеке, – заключил директор, проведя рукой по стоящим на полу архивным ящикам. – Мы не знаем его нынешнего имени, не установлено, под какой личиной он скрывается, – никаких следов его не обнаружено. Ни здесь, ни где-то в другом месте.

В комнате повисла тягостная тишина. Я обвел взглядом лица арабских коллег, наполовину скрытые сигаретным дымом. Никто из нас не видел выхода из создавшейся ситуации, надежда угасла…

Неужели мы упустили его?!

Я старался не выдать своего отчаяния. Огромным усилием воли распрямил плечи. Билл всегда говорил мне, что плохим манерам нет оправдания, а я был в долгу перед этими саудовскими парнями.

– Вы сделали больше, чем я мог вас просить. Это была неблагодарная работа, но вы любезно пошли нам навстречу и выполнили ее добросовестно и талантливо. Я от всей души благодарю вас.

Наверное, впервые эти ребята услышали искреннюю похвалу вместо пустой лести, и я видел по их лицам, что они были тронуты и горды собой.

– Jazak Allahu Khayran, – произнес я в заключение с жутким акцентом одну из немногих арабских фраз, которые запомнил с прошлого визита. Это была традиционная форма выражения благодарности: «Да отблагодарит вас Аллах своим благословением».

– Waiyyaki, – дружно откликнулись присутствующие, любезно улыбаясь, довольные моей попыткой сказать хоть что-то на их языке. Они дали мне освященный веками ответ: «И вас тоже».

Это послужило сигналом, которого все ждали: сотрудники встали со своих мест и начали складывать документы. Я застыл в одиночестве, отчаянно пытаясь найти какой-то выход. Но что тут можно было сделать? Оставалось уповать только на чудо.

Я совершил экскурс в недра своей профессиональной памяти, позволив сознанию проникнуть на самые сокровенные ее тропки, в самые заветные уголки. Увы, это мне ничего не дало.

Установив личность Сарацина и найдя его корни, я так и не узнал этого человека и не сумел его обнаружить. Вот парадокс: он много кем был, но для меня пока оставался никем. Таково было положение вещей, и казалось, ничто на свете не в силах изменить ситуацию.

Я взглянул на часы.

Пожалуй, худшего телефонного разговора в моей жизни еще не было. Никто не сердился, не кричал на меня и ни в чем не обвинял, но ощущение провала и страха было всепоглощающим.

После того как я распрощался с директором Аль-Мабахит Аль-Амма, один из черных внедорожников отвез меня в ближайший город, где находилось хорошо охраняемое здание американского консульства. Картер, резидент ЦРУ в Бейруте, заранее позвонил и сообщил о моем прибытии, поэтому я достаточно быстро миновал всевозможные барьеры и посты охраны.

Когда я вошел внутрь, молодой дежурный офицер предположил, что я нуждаюсь в ночлеге, и хотел провести меня в комнату для гостей. Однако я остановил его на пути к лифту, сказав, что хотел бы воспользоваться телефоном в так называемой «зоне бурь» – той части здания, которая была спроектирована специально, чтобы предотвратить электронную прослушку. Хотя мы с ребятами из Аль-Мабахит Аль-Амма и расстались друзьями, это вовсе не означало, что я им доверял.

Дежурный офицер сомневался, как ему поступить, наверное теряясь в догадках, кто я на самом деле, но все же начал открывать электронные замки на взрывозащищенных дверях, ведущих вглубь здания. Мы прошли пост внутренней безопасности, что ясно свидетельствовало: далее начинается зона, оккупированная ЦРУ. И вот наконец я оказался в маленькой комнате, где имелись только письменный стол и телефон. Сами понимаете, мебель в этом помещении, замечательном лишь своей совершенной звукоизоляцией, была вроде как и ни к чему.

Затворив дверь, я привел в действие электронный замок, взял трубку и попросил оператора соединить меня с Овальным кабинетом.

На другом конце провода ответили сразу же, и я услышал голос президента. Чувствовалось, что Гросвенор страшно устал, но настроение у него было приподнятое: он ждал хороших новостей. Я ведь обещал им с Шептуном, что добуду полное имя Сарацина, дату его рождения и, возможно, даже фото. Мне действительно удалось найти все это, только я не ожидал, что мои сведения окажутся бесполезными.

Шептун взял трубку параллельного аппарата. Думаю, по моему мрачному приветствию он сразу понял, что у меня плохие новости. Как и любой хороший резидент, он научился правильно оценивать малейший нюанс поведения своего агента.

– Что случилось? – спросил Шептун строгим голосом.

Я изложил факты холодно и откровенно, как подают сводки происшествий в ежедневных газетах. Сказал, что, несмотря на все усилия и огромные надежды последних часов, у нас нет ничего для дальнейшей работы. Абсолютный ноль.

Повисла ужасная тишина.

– Только что мы владели ситуацией, и вдруг все рухнуло, – наконец произнес Шептун. – Это провал…

– Полное банкротство, и как не вовремя, – добавил президент опустошенным голосом, лишенным всякого проблеска надежды.

– А как дела у всех остальных, кто занят поисками ядерного заряда? – спросил я. – Есть у них какие-то успехи?

– Сто тысяч человек – и ничего, – ответил Гросвенор.

– Боюсь, что у нас нет шансов предотвратить надвигающуюся бурю, – заметил Шептун.

– Нигде не засветившийся человек, стрелок-одиночка, – сказал я.

– Да уж, неклейменое животное. Но не абсолютный солист, – отозвался шеф разведки.

– Что вы имеете в виду?

– В Афганистане ему помогали, во всяком случае какой-то небольшой период времени. Иначе он просто не смог бы захватить трех пленников.

Шеф был прав, конечно, но это не показалось мне существенным. Следующую реплику подал президент:

– Тогда надо срочно арестовать эту женщину, как там ее зовут: Кумали? В этом состоит ваш план? – спросил он Шептуна.

– Да. Насколько я понял, Пилигрим считает, что ее используют втемную?

– Похоже что так, – подтвердил я. – Как вам, наверное, уже сказал Шептун, у нее есть способ выходить с братом на связь, но там, скорее всего, предусмотрены ловушки. Она может, например, использовать другое слово, и это станет предупреждением, что ему надо скрыться.

– Возможно, вы правы, – ответил президент. – Этот парень был настолько умен, что заблаговременно купил это проклятое свидетельство о смерти, и нам теперь придется приложить немало усилий, чтобы разыскать его.