Голос Ли стал глуше. Роджер заметил, как преподобный Маккоркл нагнулся к секретарю и потрепал его по плечу.

– Тогда они опять на нас полезли, в третий раз. А у нас… У нас порох кончился. Они перелезли через укрепления и пошли, выставив штыки.

Роджер сидел на ступеньке. Ли стоял над ним. Он заметил, как сглотнул молодой человек.

– Мы отступили. То есть так говорят. А на самом деле мы побежали. Вот и все. Они за нами.

Он снова сглотнул.

– Знаете, когда в человека входит штык, при этом такой звук – жуть просто. Невозможно описать. До сих пор в ушах стоит. Чуть ли не по телам бежали. Ох, сколько их было. Людей протыкали, будто вертелом, и оставляли умирать, как рыб, выброшенных на берег.

Роджеру доводилось держать в руках штык восемнадцатого века. Семидюймовое треугольное лезвие, тяжелое и безжалостное, с канавкой для стока крови. Ему вдруг вспомнился треугольный рубец на шее у Джейми Фрэзера. Роджер вскочил, спустился с крыльца, извинившись, и пошел вдоль побережья, на минутку задержавшись для того, чтобы снять туфли и чулки.

Начался отлив. Роджер шел босиком по кромке воды. Пальмы шелестели на ветру, стая пеликанов летела вслед за садящимся солнцем. Волны набегали на ступни, ноги вязли в мокром песке.

Глубоко в водах залива Альбемарл горели огни – на рыбацких лодках в ящиках с песком разводили небольшие костерки, рыбаки поджигали от них факелы, чтобы видеть в темноте. Свет факелов отражался в воде. Блики рябили на волнах, напоминая стайку светлячков.

Взошли звезды. Глядя в небо, Роджер гнал от себя любые мысли, открывая душу и сердце Господу.

Завтра он станет священником. «Ты священник вовек по чину Мелхиседека», – прозвучат во время обряда слова из Библии.

– Боишься? – недавно спрашивала Брианна.

– Боюсь, – тихо ответил он.

Роджер стоял на берегу, пока вода не отхлынула. Он последовал за отливом – мерное прикосновение волн к ногам дарило успокоение.

– Но не отступишься?

– Нет, – еще тише откликнулся Роджер. Он не понимал в полной мере, на что идет, но готовился идти до конца.

Порыв ветра донес смех и пару слов из разговора с террасы преподобного Макмиллана. Там перестали говорить о войне и о смерти.

Кому-нибудь из них приходилось убивать? Уоррену Ли, вероятно, приходилось. А преподобному Маккорклу? Роджер усмехнулся и отошел подальше. Теперь в его ушах звучали лишь шум ветра и плеск волн.

Он вспомнил об оруженосцах, что накануне посвящения в рыцари всю ночь проводили в часовне, глядя на тусклый свет лампады и шепча молитвы. Зачем им это? Очистить разум? Набраться храбрости? Заранее испросить прощения?

Он не хотел убивать Рэндолла Лиллингтона, это вышло почти случайно, в горячке охоты. Роджер выслеживал Стивена Боннета – с этим человеком он бы разделался, не моргнув глазом. А Харли Бобл… Его до сих пор жег взгляд охотника на воров, а рука чувствовала отголосок удара. Да, Роджер убил его осознанно. Он мог остановиться, однако не остановился.

А завтра он поклянется перед Господом, что верит в предопределение. В то, что каждый поступает так, как ему на роду написано.

«Что, если я не слишком в это верю? Или верю?.. Господи Иисусе, – мысленно извинился Роджер, – неужели из меня не выйдет нормального священника, такого, кто не сомневается каждую секунду? Конечно, любой человек время от времени колеблется, но со мной это случается слишком часто. Подай мне знак, пока не поздно!»

От прохладной воды занемели ноги. Темный бархат ночного неба был усыпан яркими звездами. Роджер услышал звук шагов и обернулся.

Позади маячила долговязая фигура Уоррена Ли, бывшего ополченца, секретаря преподобного Маккоркла.

– Решил подышать воздухом, – пояснил он. Его слова еле долетали до слуха Роджера, их перекрывал шум моря.

– Воздуха тут предостаточно, причем задаром, – улыбнулся Роджер.

Ли коротко усмехнулся, по счастью, не расположенный к долгой беседе.

Они постояли немного, наблюдая за рыбацкими лодками. Затем, не говоря ни слова, повернули назад. В доме уже погасили огни, терраса опустела. На подоконнике горела всего одна свеча.

– Знаете, я каждую ночь молюсь о том офицере, которого застрелил, – вдруг вымолвил Ли.

Роджер глубоко вздохнул, почувствовав укол в сердце. Он сам хоть раз помолился о Лиллингтоне или о Бабле?

– Я тоже помолюсь.

– Спасибо, – еле слышно сказал Ли.

Усевшись на ступеньки, они смахнули песок со ступней. Дверь дома распахнулась.

– Мистер Маккензи? – произнес преподобный Макмиллан, и что-то в его голосе заставило Роджера вскочить на ноги. – За вами пришли.

Роджер узнал фигуру, маячившую в тени за плечом преподобного. Джейми Фрэзер – бледный, как полотно.

– Он увез Брианну, – выпалил Джейми без лишних объяснений. – Идем.

За дверью бегали туда-сюда. До Брианны доносились приглушенные голоса, но слов было не разобрать. Она слышала довольные мужские возгласы и пронзительные женские визги в ответ.

В окно каюты – как называются окна на корабле, вдруг подумалось ей, есть ли специальный морской термин? – виднелся кусочек кормы.

Сморщившись от отвращения, Брианна перекатилась по грязным скомканным простыням и просунула лицо в открытую раму. Она хотела отдышаться от спертого воздуха каюты, однако в гавани пахло немногим лучше – мертвой рыбой, сточными водами, разогретым на солнце илом.

По небольшому причалу двигались крошечные фигурки. На берегу перед невысоким зданием с белыми стенами и крышей, крытой пальмовыми листьями, горел костер. Рассмотреть, что там позади, не удавалось – слишком темно. Судя по пристани, там должен быть маленький городок.

Голоса за дверью стали ближе.

– …встретишься с ним на Окракоке в новолуние.

В ответ раздалось невнятное бормотанье. Дверь распахнулась.

– Хочешь пойти на праздник, солнышко? Или останешься здесь, со мной?

Брианна развернулась, по-прежнему стоя на коленях. В дверях стоял Стивен Боннет с бутылкой в руке и гадко ухмылялся. Она резко вдохнула и тут же зажала рот – от простыней исходил приторный запах секса. Брианна рванулась с койки, чтобы встать, но наступила коленом себе на юбку. У пояса послышался треск материи.

– Где мы? – спросила она. Голос испуганно взвился ввысь. Брианна поморщилась.

– На «Анемоне».

– Брось, я не об этом спрашиваю. – Сорочка и платье у ворота порвались, когда ее стаскивали с лошади, одна грудь почти обнажилась. Брианна потянула вверх разорванную ткань.

– Вот как? – Боннет поставил на стол бутылку и ослабил галстук. – Ух, теперь лучше!