Пинал её перед собой веткой, пока не истлела. Сейчас хотя бы свеча обычная, и на то уже хлеб.

«Жилая» часть роддома — два первых этажа. На третий даже идти нет смысла — там всё обвалилось давно, сплошные обломки, камни. Даже мох кое-где прорастает. Сам Порождённый тоже на месте редко сидит, и предсказать, в какой именно комнате валяется эта корчащаяся плоть на кости — вечная третья загадка.

Почему третья? Первая — это плата за вход. Вторая — предмет освещения.

Всякий раз, переступая порог этой гробницы, Инквизитору становилось не по себе. Не потому, что жизнь в опасности, или что-то такое — нет. Основной страх — это страх неизвестности, и Порождённый прекрасно владел им. Намеренно меняя условия гостин, заставляя искать себя, он нагнетал ту самую неизвестность, от которой всегда и под ложечкой посасывает, и мурашки по коже. Даже зная, что всё это шутки ради, что игра это всё, становилось немного жутко: ночь вокруг, мертвые на пороге. Полутруп в заброшенном здании.

Я не стану концентрироваться на страхе. Это действительно неприятно, да и монотонные поиски от комнаты к комнате — это не то, зачем Ты сюда пришла. Что, роддомов не видела? Хорошо у Тебя всё, значит. Не хочу шутить об очевидном — ещё обидишься. Да и не надо Тебе такого. Во всяком случае, не здесь.

Отделение номер 9, третья койка. Обычная вполне, только шорох там слышится, дыхание частое. Ткани шелестят, зубы постукивают. И звук такой — как тело о матрац бьётся. А вокруг — ещё и тишина такая. Ни звука, только эхо от шагов собственных, и очень условный свет от огарка свечи.

Одна отрада — эта сущность слишком стара для дешёвых скриммеров, он не тем вовсе берёт. Чем? Посмотри на него, сама поймёшь. Кстати, если Ты вдруг настолько счастливая, что не знакома с ним — он сам по себе — плод фантазии, слез с полотна одноимённого фильма. Уж не знаю, как он от кинотеатра (и сколько заплатили директору нашего-то Хмаровского «Маяка», чтоб он нечто подобное там крутил) сюда дополз, и как его по дороге никто не заметил, но — имеем то, что имеем.

Порождённый лежал под одеялом. Корчился, кривился. Тощий, худее скелета, с облезлой кожей, где и правда сплошная плоть на кости. Пальцы свёл, колени поджал, голову на бок свернул. Пустыми глазницами смотрит, в улыбке скалится, а тазом всё дёргается, бьётся. Застыл ненадолго, посмотрел на подошедшего парня, снова забился от радости.

Инквизитор отвёл взгляд, поставил свечу на тумбочку у койки.

— Ахой, Плоть на кости!

Существо попыталось кивнуть. Снова задёргалось. В частых припадочных движениях угадывалась какая-то просьба.

— Курить?

К конвульсиям добавились столь отчаянные же кивки: он ведь тоже по-своему бомж-призрак, а у тех одна слабость. Вечная, прахом сыплется, но нетленная.

Ксёндз снисходительно улыбнулся, извлёк пачку, пару сигарет. Одну подкурил от свечи, другую — от первой. Взял себе, вставил меж челюстей начальнику.

Молчание, дым от «Прилук», от огарка на тумбочке, слабый оттуда же свет. Скрип матраца от койки напротив — неупокоенный курит и бьётся, бьётся и курит. Но неспешно, нечасто. Смакует так, радуется. Пытается сесть. Как обычно, не смог, только на бок перевернулся, лёг, растянулся. Костлявой рукой сам сигарету из пасти извлёк, пустил дым в лицо гостю — и снова на спину. Только потом успокоился, свободно вздохнул.

Инквизитор хмыкнул, стряхнул пепел на пол.

— Хорошо?

Начальник молча (а как ещё-то?) кивнул.

Ксёндз потянулся к тумбочке, открыл её. Там — стопка бумаг, фонарик, увесистая пачка купюр и свёрнутая куртка («как в воду глядел!»).

— Спасибо! — улыбнулся парень. Отложил подарок, взял фонарик, исписанные и разрисованные листы. — Неужели работа новая?

Не стал дожидаться объяснений.

Глупо полагать, что у такой личности вроде его начальника только одна забота — искать тела. Какой там, Порождённый — он мозг, многое видел, многое знает. И дела у него самые разные.

Так что Инквизитор сейчас рассматривал записи, оставленные Порождённым к его приходу.

«Спасибо!

Ням-ням ^_^

Привет Прохору

Помнишь окно?..»

— Да ладно. Опять Вихрево? Шутишь? Ты это, кури, не отвлекайся, дальше читаю.

Больше для Тебя выделяю его указания, чтоб не запуталась. («И свои комментарии рядом, ага»).

«Смотрителя нового».

Дальше — аляповатые рисунки одной неприметной хрущовки на Затейной, это в паре кварталов от дома. На тот случай, если вдруг забыл, как туда добираться («ага, конечно, забудешь такое»).

«Старый глупый. Нет его больше...» («ну, это, положим, понятно, иначе б не просил нового»).

«Оно изменилось, там теперь всё немного с жизнью, — («ну спасибо, тоже обрадовал»), — неопасное. Просто другое, живое».

«Какой новый: нет целей в жизни, суицидник, — («ага, уже. Следующего сам искать пойдёшь. шучу-шучу, спокойно, нормально всё»), девушка, — («а это ещё зачем?»), не обдолбыш, без личной жизни, любит исследования».

Ксёндз хмыкнул, то кивая, то покачивая головой.

Исследования, говоришь. В окне, ведущем хер знает куда, и, как ты сказал? «Немного с жизнью».

«Куртку надень. Я старался. Прямо сейчас <=~^_^~=> («ох и мучился ты, пока рисовал это. Бедняга. Но котик и правда милаха, только кривенький чутка»).

В ней приходи потом. Будь другом :3»

— Прямо сейчас? — парень посмотрел сначала на свёрнутую одежду, дальше — на спокойно лежащий полутруп.

Тот повёл тазом, изогнулся, снова забился в конвульсиях — отказа не примет.

— Ладно, — Инквизитор потянулся к куртке, и Порождённый замахал руками, чуть ни упал. — Что не так? — спросил Ксёндз. — Верх снять?

Тот согласно закивал.

— Весь?

Аж зубами цокнул.

Ну, Ты же именно здесь. А у нас в первой главе да без стриптиза перед начальством — это совсем некрасиво. Скинул с себя джинсовку, футболку, невольно свёл плечи от холода. Накинул куртку. Она простая такая, лёгкая, на ощупь — мягкая, приятная. И на тело уютно легла, как родная. Как раз до талии, но не маленькая, совсем в пору — и в карман джинс спокойно достаю — там всё та же косточка.

На нижней полке лежал пакетик (из чего — не спрашивай. И я не стал), скинул туда всё прочее: бумаги, деньги, свою одежду. Отсыпал начальнику три сигареты, попрощался — и спешным шагом двинулся вниз.

Только снаружи Инквизитор выдохнул спокойно, прислонился к стене роддома. Встреченных ранее покойников уже и след простыл.