входя во внутренность женщины, всегда остаётся внешним по отношению к ней? А женщина во всех смыслах запускает мужчину внутрь себя. Поэтому, привыкнув опознавать его как свою собственную уже часть, всякая женщина считает мужчину уже и физически своей собственностью. А мужчина, уходя из женщины, легко может забыть о ней. Мука же женщины от потери своей, как она считает, части, всегда внутренняя, ей бывает сложно принять кого-то другого с той же быстротой, как бывает у мужчин. Это же что-то чужеродное, — опознавание «свой-чужой» происходит не на уровне ума, а на подсознательном, можно сказать, уровне клеточных структур. Потому и принято считать, что женщины страдают глубже, а мужик что? Помаялся какое-то время и…

— Мне не нравятся такие разговоры. Мстишь мне за отсрочку того, что тебе хочется заполучить прямо сейчас?

— Нет. Я уже как-то притерпелся к тому пыточному инструментарию, что ты используешь с того самого дня, как мы познакомились. Ты всё время от меня ускользала и мучала. Тебя уже не переделаешь.

— Я хочу тебя не меньше, но любовь на природе не даёт мне той полноты ощущений, как бывает в полной безопасности, в закрытом помещении… — она стала нежно массировать ему плечи, как ему особенно нравилось.

— Добавь своё излюбленное словечко «в комфорте». А есть женщины, обожающие именно любовь на природе. Когда становишься словно бы нераздельной частью всех её процессов, родной молекулой её неохватной мощи… — он недоговорил, и нечто из той, другой и земной его жизни вдруг было ухвачено ею, болезненно вошло в неё, и она почуяла именно что на клеточном каком-то уровне, что ту, неизвестную, она не превзошла. Та осталась непревзойдённой. Её надо было изгнать, немедленно!

— Ты совершенство… — прошептала она, с внезапной страстью лаская его, применив всё своё возможное искусство, став раскованной и бесстыдной: «Только я существую для тебя, только я дам тебе самый возможный максимум любовного напряжения и последующий каскад головокружительных, ни с чем уже не сравнимых ощущений». — Ты мой! Такой большой, желанный, великолепный… Если бы все мужчины были как ты, то именно мужской род назвали бы прекрасным, а не женский…

— Поэтому-то я и стремлюсь поделиться своим совершенством с тобой, — ответил он, сильно хватая её, опрокидывая навзничь. — Всегда щедро, много… ты моя прохладная и хрустальная жрица здешней богини воды…

— А ты будешь моим горячим светом, дарующим ей подлинную красоту… наполняющим её собою… — Нэя запрокинула шею, отдаваясь его натиску, и тут… Она отчётливо увидела, как некая невнятная фигура в чём-то чёрном метнулась в гуще высоких кустарников. Послышался треск потревоженных ветвей. И если Рудольфу было на данный момент не до постороннего шума, в чём бы он ни выражался, то Нэя вывернулась из его объятий и вскочила, отрезвев от страха. — Кто там?! — крикнула она в кусты.

— Да собака летучая должно быть, — он сел в растерянности. — Залезла поспать в тени, а мы её спугнули. Иногда они тут встречаются.

— Я боюсь! — Нэя стала поспешно натягивать платье. — Я не хочу тут рядом с какой-то страшной собакой… Вдруг она выскочит и укусит? Разве она настолько большая? Как человек.

— Нет, — ответил он, — они небольшие, если видеть их на земле. Они только в полёте впечатляют своими размерами из-за крыльев. Но летают они только перед вечером и ночью.

— А это была фигура человека! — Нэя таращила глаза, полные ужаса. — Человек, одетый во что-то чёрное и развевающееся. Я успела заметить, как он раздвинул ветви. Он следил за нами!

— Да кто? — он засмеялся, не разделяя её страха ничуть. — Кто тут может быть? У наших нет таких одеяний, чтобы полностью чёрного цвета. И следить никто из наших не станет. У нас воспитание не такое, и достоинство есть у всякого.

— У тебя у самого майка чёрного цвета. Может, это беженец? Ты говорил, что тут обитают беженцы.

— Они тут не ходят никогда. Их бы вычислили мгновенно. Это зона нашего контроля. Да и собак бы спугнула система опознавания. Они боятся того волнового излучения, что сразу же включается, едва они проникают на объект. Тут не может никого быть. Успокойся.

— И глаза были такие страшные, горящие… Руд, я боюсь! Ты же слышал сам, как трещали ветки. Пошли отсюда!

— Прекрати панику! — он встал и раздвинул ветви. Там не было никого. Он снял с остро торчащей и засохшей ветви клок чёрной тряпицы, но сжал её в кулаке, так и не показав Нэе. — Созерцатель, — пробормотал он тихо. — И тут ты отметился, урнинг проклятый… Тут не может быть чужаков! — повторил он громко и уверенно, незаметно выбрасывая клочок в гущину зарослей. — Никогда! Здесь полная безопасность для тебя. Здесь система слежения намного совершеннее, чем в самом ЦЭССЭИ. — Он яростно тёр поверхность ладони пучком сорванных листьев, стремясь удалить мнимый след от мерзкой тряпицы. — Любой лазутчик будет немедленно зафиксирован системой слежения и немедленно нейтрализован.

— Тебя кто-то укусил? — спросила она сочувственно, наблюдая, как он возится с ладонью. — Мошка?

— Нет. Здесь нет никаких мошек. Ты знаешь отлично. Тут особая, можно сказать стерильная, зона.

Нэя обняла его за шею, приникла, пытаясь смягчить приступ вполне понятного раздражения.

— Если не хочешь продолжения нашего совместного праздника отшельничества на просторах природы, тогда пойдём уж поскорее. В тесноте, да в безопасности. А то я сильно наскучался и ещё немного, я не выдержу… — Он мешал ей одеваться, жадно её тиская, отчасти злясь, что был резко снижен высший градус любовного накала, но покоряясь её воле уйти им отсюда. Его лицо стало пасмурным, как будто на Ихэ-Олу нашло дождевое облако. И Нэя, зная его особенности, сама мягко, как белое облако в своём воздушном платье, опустилась на траву, где валялась его рубашка. Раскинула руки, призывая его к себе и отбрасывая прочь недавний страх. Игра должна быть продолжена. Как пикирующая хищная птица на беспомощную белейшую дичь он ринулся следом…

— Надмирный Свет сотворил нас с тобою из одного зёрнышка Духа, — прошептала она, без предыдущей и сорванной, к сожалению, страсти, но всё же нежно подчиняясь ему…

Хагор повторно и абсолютно бесшумно продвинулся на прежнее место, стараясь не допустить прежней оплошности. Он готов был испепелить голую и мускулистую спину того, кто на данный момент обладал одной из прекраснейших женщин Паралеи. Как и всегда. По внешней фактуре Гелия, в общем-то, превосходила Нэю. Но талант души ласковой и скромной птички-щебетуньи переливался, как огранённый чистый кристалл, освещая даже пространство, в котором и пребывала на данный момент эта маленькая женщина. А недостойного её избранника переполняла животворная сила, каковой не было у самого Хагора никогда,