– Дома я сделаю так, чтобы он полз в кузницу через весьдвор. Славная будет потеха моим молодцам!

Но Нидуд конунг покачал головой.

– Ты ведь не таскаешь свой меч по камням, хотя он могбы неплохо при этом звенеть! Уморишь его без толку, а ведь второго такого тебенигде не сыскать. Смотри, не раздумал бы я его тебе дарить!

Такие слова заставили Рандвера призадуматься. Он сказал:

– Ты прав. Я послушаю тебя, конунг, потому что ты мудр.

– Не называй меня мудрым, – отозвался Нидуд,смягчаясь. – Просто я хороший хозяин и тебя хотел бы видеть таким же. А ухорошего хозяина не только скотина ест досыта, но и рабы. Особенно те, которыеэтого стоят!

Они разговаривали в проёме двери, повернувшись к Волюндуспинами. Двоим вооружённым воинам – опасаться его, закованного, неспособногодаже ходить?!

Рандвер переступил с ноги на ногу, поудобнее прислоняясь кшершавым камням. Он сказал:

– Я всё хотел спросить тебя, Нидуд, – куда бы этомогла плыть на лодочке наша Бёдвильд, когда твои сыновья поймали её нынчеутром?

Когда за их спинами внезапно прекратился звон молоточка,Нидуд даже не сразу повернул голову – лишь слегка удивился тому, как быстроуправился с работой кузнец. Но потом всё-таки оглянулся – и застыл!

Недоделанное кольцо лежало на наковальне. А Волюнд смотрел,не мигая, на обоих конунгов, и глаза его были похожи на синее пламя, вьющеесямеж раскалённых углей. Он стряхнул с себя кандалы. Сунул руку в подстилку изпрелого мха и рванул наружу длинный, сизого блеска меч. Клинок зацепилнаковальню, брызнули искры, и каменная крошка усеяла затоптанный пол. И Волюндвстал, опираясь на свой меч, как на костыль!

Нидуд и Рандвер невольно попятились перед ним. И лишь там,под открытым небом, на площадке скалы, похожей на подставленную ладонь, онипоняли, что им не померещилось. Волюнд вышел наружу следом за ними. Емупришлось пригнуться в дверях. И когда он выпрямился, то оказалось, что он наголову превосходил их обоих!..

Он сказал:

– Надоело мне работать на тебя, Нидуд. Теперь я хочусразиться с тобой!

Старый Нидудов жеребец, серый, с круглыми яблоками на сытыхбоках, ласково обнюхивал Бёдвильд, сидевшую возле копыт. Конь хорошо помнил,как много зим назад Нидуд сажал в седло маленькую дочь, чтобы порадовать еёпоездкой вокруг двора. Конь любил Бёдвильд, всегда находившую время почесатьему в гриве и угостить вкусной горбушкой. Вот он и старался утешить её, какумел.

Потом со двора донеслись голоса и звуки шагов, и Бёдвильднастороженно прислушалась.

– Я не разрешаю тебе! – властно произносилавладычица Трюд. – Не смей кормить эту дочь рабыни, возомнившую о себеневесть что!.. Слышишь ты меня, Хильдинг?

– Слышу, – спокойно отвечал Хильдинг ярл. –Слышу и вот что скажу тебе, Трюд. Не конунг ты, чтобы мне приказывать… Хедин,отопри!

Бёдвильд услышала, как хозяйка двора не выговорила –прошипела:

– Верно, Хильдинг, не конунг я и даже не воин, чтобыодолеть тебя силой… Но скоро вернётся мой муж, и ты не думай, будто я промолчу!

Хильдинг ответил:

– Это уж, Трюд, дело твоё.

Скрипнув, растворились перед ним двери конюшни, и он вошёл.У него была в руках деревянная мисочка и ещё ложка. Подойдя к Бёдвильд, онгрозно уставился на неё и спросил:

– Где твои носки?

Бёдвильд не ответила. Хильдинг поставил мисочку на пол,наклонился и крепкими руками взял Бёдвильд поперёк тела. Силы ему пока ещё былоне занимать. Он поднял Бёдвильд, оторвав её от пола, и хорошенько встряхнул. Пополу покатился серый клубок.

– Так! – проворчал Хильдинг и наклонилсяподнять. – На твоем месте я бы тоже распустил свои носки и сделал веревку.Вот только вешаться я бы не стал! Я придушил бы Хедина, который тебя сторожит,а сам удрал бы и оставил старого Хильдинга в дураках!

Рандвер сказал:

– Мы недооценили его, конунг…

Они смотрели на меч, который Волюнд двумя руками держалперед собой. Он сделал этот меч из двух, отнятых когда-то у конунговых сыновей.

Нидуд сказал:

– Дерзкого раба надо связать, не то он сделаетсяопасен. Я побуду здесь, ты же сходи к лодке. Там должна быть хорошая верёвка.

Рандвер ушёл, оглядываясь. Волюнд проводил его глазами исказал:

– А ведь ты, Нидуд, боишься меня.

Конунг ответил:

– Нет при мне плетки, не то я иначе поговорил бы стобой. Ты, калека, не противник для меня и к тому же мой раб!..

Волюнд только усмехнулся. И повторил:

– Ты боишься меня, Нидуд. Ты трус.

Нидуд побагровел от ярости, и капли пота выступили у него налбу. Он прыгнул вперёд, занося меч для удара, и эхом раскатился в утёсах егобоевой крик. Рандвер, спускавшийся по тропинке, услышал и задумался, неследовало ли вернуться…

Белой тучей заклубились над островом сотни потревоженныхптиц! Стремительно портилась погода. Всё бешеней делался ветер, гнавший кберегу табуны клокочущих волн. И клочья седого тумана цеплялись краями завершины горного кряжа, стоявшего на берегу, словно великанской работы оградавокруг конунгова двора…

А сам Нидуд уже понимал, что снова недооценил кузнеца. Нечеловек противостоял ему, а каменная скала! Волюнд молча шёл вперед, хромая наизувеченных ногах, готовых вот-вот ему изменить. И гнал Нидуда страшнымиударами, заставляя его отступать – сперва на шаг, потом ещё и ещё… Потом Волюндвдруг заговорил. Он сказал:

– Может, ты и любишь кого-нибудь, Нидуд конунг. Но длявсех, кто живет по другую сторону твоего забора, не человек ты, а ржавыйжелезный топор. Не был я таким никогда и не стану, да и тебя, видно, уже неперекуёшь. А нет у тебя власти надо мной и не будет, пока я дышу…

Кружившиеся чайки видели, как Волюнд загнал повелителяньяров в хижину, сложенную из замшелых камней. И как через некоторое время онвновь вышел наружу – один…

Неверными движениями он засунул за пояс свой меч и почти судивлением огляделся вокруг… По безрукавке текла алая кровь: победа над Нидудомдорого ему обошлась. Хватаясь за камни, побрел он к тайнику, к спрятаннымкрыльям.

Но не дошёл…

Сильный удар бросил его на колени, и жестокая боль пронизалаправое плечо. Он обернулся и увидел Рандвера, стоявшего в десятке шагов.

– Метко ты бросаешь нож, – сказал Волюнд. –Но бросаешь в спину. Ты трус.

Он размахнулся и бросил в Рандвера свой меч. Бросил левойрукой, потому что правая перестала повиноваться ему. Рандвер легко увернулся.Он сказал: