— По-моему, ты зря на себя наговариваешь. Про свою боязливость…

— Ничего не зря. Я бы ни за что не решился в джунгли сбежать. Потому что все время бы думал: что там с родителями делается? И с дедом… А Луи глазом не моргнул.

— Это вовсе и не смелость, а дурость, — убежденно заявил Симка. Потому что тут же представил, как он удирает в Африку, а мама с Андрюшкой остаются одни…

Подумал и добавил:

— Но все же Луи мне нравится. Он совсем не важничал перед Миком, хотя тот был черный раб, а он белый богач… И он не дрогнул в бою с пантерами, дрался до конца.

— Вообще-то он хороший, — согласился Мик. — Зря только ему хотелось воевать…

— Начитался Буссенара… Я когда про капитана Сорви-голову прочитал, мне тоже хотелось схватить винтовку и бах-бах… Мы с одним мальчишкой целый день потом играли среди бурьяна в такую войну…

Симка не стал уточнять, что играли они с Климом Неговым, с которым потом раздружились.

— Давай ложиться. Смотри, час ночи уже… — Он кивнул на ходики, и те сразу застучали громче и отчетливей.

Выключили лампу, улеглись в постели. Мик подребезжал раскладушкой и заговорил опять:

— Все-таки Луи не был другом Мика, да? Мик был его другом, а он — нет… Он Мика бросил…

— Да… Но все же, если бы Луи увидал, как на Мика нападают враги или хищники, он бы сразу кинулся на помощь. Думаешь, нет?

— Кинулся бы, да! Это правильно… И они вдвоем всех бы победили. Потому что, когда двое, силы и храбрости тоже в два раза больше.

— Может, и не в два, а в двадцать два, — сказал в светлых сумерках Симка и почему-то смутился.

Мик снова поскрипел раскладушкой.

— А больше всех жалко жаворонка. Луи, он все-таки не совсем погиб, а оказался у этого… у архи… стра…

— Архистратига Михаила. И там он, наверно, скучал по Мику.

— Наверно… А жаворонок погиб совсем… Если бы он упал ко мне, я бы взял его в руки и дышал, дышал на него, пока не оживет…

— Может, и Мик дышал, только про это не сказано.

— Может быть… Сим, а я на Мика в одном деле был немного похож…

— В каком, Мик?

— В прошлом году, в пионерском лагере. Я первый раз в лагерь попал, и… ну такая тоска взяла, особенно в первые дни. До того домой хотелось, что… даже слезы из глаз. Уйду куда-нибудь к забору и сижу там в репейниках. А потом познакомился с собакой, с Пиратом. Он был дяди Коли, сторожа. Большой такой, косматый и злющий, на всех гавкал, не подпускал. А меня увидел и вдруг хвостом замотал. Гавкает, но не сердито, а будто ждет… Я и подошел…

— А говоришь, что боязливый…

— Не, я собак не боюсь. Я подошел, сел рядом, даже обнял его… Наверно, как Мик павиана… А он мне стал щеку лизать… Я с тех пор к нему все время приходил. Сидел и рассказывал что-нибудь, а он слушал… и вздыхал почему-то…

— А сторож тебя не гонял?

— Нет. Наоборот, говорил: ты приходи почаще, а то ему скучно одному на цепи…

— А потом?

— Потом я к лагерю привык, конечно, а к Пирату все равно бегал каждый день. А когда пришлось уезжать… он завыл даже, потому что понял, что я пришел прощаться. А я… тоже чуть не завыл…

Мик замолчал и стал дышать ровно, и Симка решил, что он засыпает. И самого его стала окутывать дремливость, в которой шевелились уже черные листья и лианы с проблесками луны… И вдруг Мик сказал:

— У вас дом такой же, как у нас. Живой. Кряхтит во сне от старости…

— Ага, он такой… — И Симке вдруг подумалось, что Мику, наверно, страшновато в этом хотя и в «таком же», но все же не в своем доме, в этих сумерках, которые разделяются на секунды отчетливыми ходиками.

Симка встал и придвинул раскладушку вместе с Миком вплотную к дивану. Мик не удивился и ничего не сказал. Только задышал громче, благодарно так.

Помолчали. Погудел на реке буксир, дохнуло в окно тополиным ветерком.

— Симка…

— Что, Мик?

— А давай покажем эту сказку деду… Или нельзя?

— Конечно, покажем!

Тетрадь с «Миком» несли они, словно тайное донесение через границу, секретный документ. Симка специально надел под ковбойку майку, засунул тетрадь под нее, прямо к голому животу, а ковбойку завязал на животе узлом — для надежности. Мик шел рядом и покачивал в руках красный мяч — будто это была старинная круглая граната, которую можно взорвать, если нападут враги.

Никто не нападал. Но все же к Заовражной улице Симка и Мик снова пошли руслом Туреньки и ее притока — словно скрывая следы.

На середине пути тревожиться надоело. Мик начал дурачиться: бросал далеко вперед мяч и ждал, когда течение принесет его к ногам. Симка похлопывал снятыми башмаками по коленям и мурлыкал:

Мик спросил:

— Это что за песня?

Симка поперхнулся — он был уверен, что поет про себя. Делать нечего, он признался, что напевал песенку «про морж у », и удивился, что Мик ее не знает. Мик захотел узнать.

Симка, сперва запинаясь от неловкости, начал декламировать строчки. А потом осмелел и вторую половину песенки (ту, что придумал во время заплыва) уже пропел. Мик, закидывая голову, рассыпчато смеялся. Последний куплет спели еще раз, уже вдвоем:

Дед в этот день был тоже весел и бодр. Он даже казался моложе, чем вчера — подтянутый такой, в белой рубашке под пиджаком, побритый. Словно заранее ждал чего-то хорошего. Мурлыкал под нос и совсем не кашлял.

— Дед, мы тебе принесли… кое-что… — загадочно произнес Мик. И оглянулся на Симку. Тот, задрав подол, выволок мятые листы.

— Вот…

— Что это? — Станислав Львович почесал согнутым мизинцем бровь.

— Гумилев… — пробормотал Симка и почему-то сильно заробел. — Поэма «Мик»… Мы подумали: может быть, вам интересно…

— Ничего себе, «может быть»! Я эту вещь раньше никогда не читал!.. Но откуда она у вас?

— От Норы Аркадьевны, — вздохнул Симка. — Она прислала… в последнем письме.

— Понятно… — Станислав Львович осторожно взял тетрадь в ладони (покачал даже, будто пробуя на вес).

— Но это только почитать, а не насовсем… — виновато сказал Симка.

— Разумеется, разумеется…

— Дед, ты смотри никому ни слова… — строго, словно маленького, предупредил Мик.