— Значит, ты живешь в Нагорном переулке, — обмякшим голосом уточнил Станислав Львович. Он все улыбался и мелко кивал. — Ну, ясно, ясно… Женька там как раз и жил. С матерью. Отца у них не было, а мать была модистка, портниха то есть. Довольно известная, без заказов не сидела, вот и жили. Снимали там комнаты у купца Красильникова. Сам-то он в том доме не обитал, сдавал жилье внаем…

«Я правильно догадался!» — радостно прыгнуло в голове у Симки. А Мик ему объяснил:

— Женька Монахов друг деда в детстве. Самый лучший. Они вместе учились в реальном… — Видно, Станислав Львович немало рассказывал внуку о школьных годах.

— Да… карту эту мы нашли в приложении к старому журналу и потом путешествовали с ней по городу. Как водится, искали приключений. Ну-ка, давайте сядем…

Он опять уселся на кровать, а Симка и Мик с двух сторон от него, на пропахшем папиросами кусачем одеяле. Мик нетерпеливо поерзал.

— Дед, с двумя крестиками ясно, это ваши дома. А третий-то… Может, там клад?

Станислав Львович снова покивал и посмеялся:

— Ну, всё как водится. Все мальчишки одинаковы… Нам тоже везде чудились зарытые сокровища. Но в этом месте никакого клада не было… Хотя…

— Что? — напряженно сказал Мик.

И Симка напрягся молча.

— Если выражаться слегка высокопарно, то можно сказать: там клад души. Или клад памяти…

— Это как? — нетерпеливо дернулся Мик. — Дед, ты запутанно говоришь…

— Ничего не запутанно… Просто однажды летней ночью мы с Женькой дали на этом месте друг другу клятву. В конце июня, как сейчас. И было это… братцы мои, да ведь ровно полсотни лет назад! Надо же, какое совпадение! Просто мистика…

«Одно совпадение за другим, — запрыгали Симкины мысли. — В самом деле волшебство». Он знал, что мистика и волшебство — похожие вещи…

— А про что клятва? — требовательно сказал Мик. Видимо, он привык не церемониться с дедом.

— Про что, про что… Про все на свете. Что дружить будем по гроб жизни, врать не будем и подлостей не будем делать. И чтобы людям была от нас польза…

— Как Герцен и Огарев на Ленинских… на Воробьевых горах, да? — не удержался Симка.

— М-м… похоже. А ты что, читал «Былое и думы»?

— Не читал еще… — вздохнул Симка. — Мне… тетя рассказывала, когда в прошлом году были в Москве.

— Да… Мы в ту пору Герцена тоже не читали. Было нам тогда по одиннадцать-двенадцать лет, вроде как вам нынче. Может, чуточку побольше… Ночевали мы тогда в летней кладовке, там, в Нагорном переулке. Была в ней у нас «каюта». Читали по ночам Майн Рида и Жаколио и мечтали о дальних странах. Были не разлей вода… И вот однажды в полночь подняло нас этакое вдохновение, пошли бродить по улицам, вышли к реке. Встали над обрывом, обнялись за плечи и… излили друг другу души… И верили тогда, что все так и будет, как обещаем.

«А было не так?» — чуть не вырвалось у Симки. Он прикусил губу. А Станислав Львович покашлял и заговорил опять:

— Помню, ночь была светлая-светлая. Шлепал по реке буксир «Добрыня» с огоньками… А мы стояли на обрыве и казались себе большими и сильными. Хотя с виду и внутри были, конечно, взъерошенные собственным волнением мальчуганы. В парусиновых косоворотках… вроде как штаны у Мика, только не в таких перемазанных… в фуражках, почти таких, как у Серафима, только не с якорями, а с буквами Тэ, Эр, У…

Симка запоздало сдернул фуражку, положил на колени.

Теперь самое время было спросить про бутылку: откуда она и что в ней?

Но Станислав Львович сказал сам:

— Там еще мы совершили такое дело… некий обряд. Нашли в беседке пустую бутылку (видать, пьяницы оставили), спустились к воде, вымыли посудину и закупорили глиной. А когда вернулись в каюту, сменили глину на сургуч, и Женька запечатал пробку своим пятаком. Пятак, помню, был новый, того года выпуска…

— А зачем это? — спросил Симка с непонятной опаской.

— Зачем… Женька сказал: сохраним навсегда воздух этой ночи. На память о детстве, которое когда-нибудь кончится… Он был такой, с некоторой… торжественностью в душе, что ли…

— Ты мне про это не рассказывал. Про бутылку… — ревниво сказал Мик.

— Разве? Значит, не пришлось как-то…

— А где та бутылка? — не отставал Мик.

— Ох, ты и спросил… Полвека прошло. Знать бы, где сам Женька Монахов, живой ли… — И Станислав Львович повернулся к Симке. — Раскидало нас в разные стороны, когда началась Гражданская. Он учился в Москве, в университете, хотя поступить туда после реального училища было ох как непросто. Историком думал стать. А я — в технологическом, в Петербурге. Когда начались военные события, потеряли мы друг друга, не виделись больше…

Симка встал, нервно почесываясь (то ли от возбуждения, то ли от одеяла). Он — знал! Ну, конечно, не про Женьку Монахова, но про бутылку-то знал! И желание выложить все про разгадавшуюся тайну жгло язык… Но открылась дверь, и в комнату просунула голову широколицая веснушчатая девица с косой.

— Эй, мальчишки! Там осталась еще куча жареных карасей. Хотите?

— Хотят, хотят, Алёнушка! — почему-то обрадовался Станислав Львович. — Забирай этих друзей к себе. А я вздремну…

Мик подозрительно посмотрел на деда. А Симка… он вдруг понял, что да, очень хочет жареных карасей. Обед тети Капы был, как всегда, скудноват и, кажется, успел перевариться. А бутылка… никуда она не денется за полчаса, если ждала полсотни лет!

Они съели в похожей на кухню Алениной комнатушке карасей, сказали спасибо, вытерли о штаны пальцы, и тогда наконец Симка решительно заявил:

— А теперь ко мне!

— Зачем? — удивился Мик. — Мы же все принесли.

— Нет, не все.

— А что еще?

— Придешь — увидишь. Это такая тайна, что просто… ты обалдеешь

— Симка, скажи! — взвыл Мик.

— Придешь — увидишь, — опять пообещал Симка.

— Снова в такую даль тащиться… — заныл Мик.

— Зато не пожалеешь!

Пока они босиком (обувь все еще сохла) торопливо шагали по логу вдоль ручья и Туреньки, Мик стонал, чтобы Симка немедленно рассказал про тайну. А Симка делал таинственный и дурашливо важный вид. Мик даже надулся слегка, но сразу засмеялся. И бросил в Симку мячом, который снова тащил с собой:

— Ладно. Ты меня это…

— Что?

— За-ин-три-го-вал.

— То-то же…

Дома, когда Симка выволок на свет ранец и бутылку, Мик округло приоткрыл рот, и его глазки стали в два раза больше.

— Это… та самая?

— Конечно! Смотри, пятак отпечатан, как раз того года, тысяча девятьсот десятого… И ранец, наверно, его… Жени…