Мик сказал скандальным голосом — будто Симке, но громко, на весь двор:

— Это и есть Треножкин. Как вкатит на двор свою тарахтелку — стрельба, будто при взятии Берлина…

Треножкин не стал делать вид, что не слышит. Оглянулся.

— Ты повозникай еще, вша интеллигентная…

Потом пошел к дому и оглянулся опять:

— Если полезете к машине, ноги вырву из ж…

— Да кому она нужна, эта рухлядь трофейная! — Мик стеклянно рассмеялся.

— Трофейная, да получше нынешней… А на новую денег нет, мы золотишко не припрятываем, как твой дед, буржуй недорезанный…

— А вы дорезанный уголовник, — бесстрашно сообщил Мик.

— Я тебя сейчас на лямках повешу, мамина сопля!

— Не успеете. Дед вам из двухстволки так дробью задницу причешет… — Мик посмотрел на открытые окна в мезонине кособокого, обшитого кривыми досками дома.

Треножкин матюгнулся еще раз и пошел к дому, вихляя задом в широких галифе.

— Зачем ты с ним связываешься?

— А потому что гад, — брезгливо объяснил Мик. — Как напьется, никому от него житья нет. Иногда топором машет, поленницы разносит…

— А у Станислава Львовича правда есть ружье?

— Нет, конечно. А Треножкин думает, что есть. Он же трус, все психи трусы. Только на тех, кто слабее, лезут…

— А про какое золото он говорил?

— Ну, псих же! Вбил себе в башку, что отец деда, мой прадедушка, спрятал где-то в доме золото. Когда случилась революция. А откуда оно? Он же не купец был, не фабрикан, а редактор газеты. Называлась «Туреньский судоводитель»… Он умер, когда началась Гражданская война. А дедушка пошел в Красную армию, его ранило под Омском, легкое пробило…

— А с немцами он уже не воевал?

— Его не взяли на фронт. Он был преподаватель в артиллерийском училище. В том, которое теперь училище связи, рядом с музеем… Он форму носил и погоны…

Симка слушал и спрашивал, но уже как-то машинально. А внутри тикало, как специальный поисковый прибор, ожидание скорого раскрытия тайны. Конечно, ни в какое золото Симка не поверил. Но…

— Мик, значит, Станислав Львович здесь с самого детства живет?

— С самого рождения. Он родился еще в прошлом веке, в тысяча восемьсот девяносто восьмом году…

«Как Фатянин пятак», — вспомнил мельком Симка. И Соню вспомнил. Но сейчас это было не главное.

— …У прадедушки раньше весь этот дом был, а после революции деду и его маме оставили только верх, две комнаты, — рассказывал Мик. — И то потому, что он воевал за красных…

— Если за красных, то какой же буржуй… — машинально сказал Симка. А внутри все тикало.

— Вот поди докажи дуракам… — вздохнул Мик по-взрослому.

— Мик, мне надо сбегать домой. Я пообедаю и вернусь.

— А давай у нас пообедаем! Алёна обещала карасей пожарить!

— Какая Алена?

— Ну… она с нами живет. Дочка старых друзей деда, студентка. Дед в одной комнате, а она в другой… Да ты не думай ничего такого, она не любовница какая-нибудь. Просто помогает ему по хозяйству…

— Я ничего такого не думаю, — ошарашенно сказал Симка.

— Оставайся!

— Мне надо домой. Если не приду на обед, тетя Капа крик подымет: «Маме расскажу!» Ей и без того есть что рассказать, а тут еще…

— Но ты вернешься?

— Во! — Симка в знак клятвы куснул украшенный чернилами мизинец. — Я скоро вернусь. И… открою еще один секрет!

— Какой? — Глаза Мика засияли от любопытства.

— Важный! Почему я ночью оказался здесь…

Симка вернулся во двор на Заовражной улице через полтора часа. Мик ждал его у козел с намотанной на бревно фанерой. Будто и не уходил с этого места. Симка глянул и понял: Мик истомился от ожидания.

Симка не стал тянуть резину. Вытащил из-под ковбойки свернутый план Турени.

— Вот. Я нашел это в стене, под старой картиной… Мы ведь не так давно живем в том доме, картина была там до нас. Я отодрал и нашел. И смотри — здесь знак.

Они расстелили карту на траве. Сели над ней, нагнулись. Значок Мика закачался над бумагой, от него запрыгал по отпечатанным изгибам реки и улицам солнечный зайчик.

— В точности где наш дом… — прошептал Мик, трогая чернильным пальцем крестик.

— В том-то и дело.

— Но… я не думаю, что здесь какой-то клад. Золота точно не было…

— При чем тут золото! Я не про него, а про нас… Когда я начал искать места с крестиками, вышел к вашему дому… Один крестик — там, где я живу, другой — на берегу, который обвалился, а третий… вот он… И мне кажется, здесь какое-то… совпадение…

— Какое? — тепло шепнул у Симкиной щеки Мик.

— Ну… будто кто-то нарочно сводил вместе… меня и тебя.

Прохладный ветерок прошел над солнечным двором — словно дыхание тайны.

— Тише… — опять шепнул рядышком Мик. Хотя никто не мог их услышать, пусто было вокруг, даже трофейный мотоцикл уже не торчал на дворе.

Мик опять потрогал крестик на Заовражной улице.

— Симка… а давай покажем деду?

— Я это и хотел!

По крутой и стонущей лестнице (почти как в Симкином доме) они поднялись в мезонин. Оказались в коридорчике, где пахло жареной рыбой. Мик толкнул узорчатую дверь с медной ручкой, потянул за собой Симку. Дед сидел на узкой кровати. Он быстро спрятал под подушку синюю папиросную пачку.

— Опять дымил! — Мик подбоченился, как строгая тетушка. Симка не ощущал ничего, кроме лекарственного запаха, но у Мика его нос-сапожок был, видать, натренирован.

— Ничего я не дымил! Просто… посмотрел, сколько осталось.

— Маме скажу.

— Ябеда.

— Ну и пусть ябеда… Ладно. Дед, смотри, что у нас есть.

— С ябедами не разговариваю.

— Да смотри же! — Мик взял у Симки план, шагнул, расстелил шелестящую бумагу на зеленой клеенке стола (потрескавшейся и прожженной).

Станислав Львович со скрипом встал. Нагнулся над столом, над картой, над мальчишками. Непонятно и долго молчал. Симка и Мик оглянулись. Дед широко улыбался, показывая прокуренные зубы.

— Дед, ты… знаешь, что это такое?

Станислав Львович за плечи развел Мика и Симку в стороны, согнулся сильнее, погладил бумагу длинными, с опухшими суставами, пальцами.

— Конечно, знаю… Это наша с Женькой Монаховым карта. Где вы ее взяли?

Разумеется, Симка тут же рассказал, как отыскал карту. Но про бутылку говорить пока не стал. Не потому, что хотел скрыть, а чувствовал: надо обо всем постепенно, по порядку. Чтобы не запутаться.