— Дед обалдеет! Давай покажем ему прямо сейчас!

— Не покажем, а отдадим. Это же его …

Станислав Львович дремал на кровати, когда Мик и Женька снова появились в его комнате.

— Дед, проснись! — бесцеремонно потребовал Мик. — Смотри, что у нас!

— М-м…

— Не «м-м», а смотри!.. Узнал?

Севший на кровати дед узнал . Посидел, опираясь о кровать узловатыми кистями рук, поглядел, прищурившись, заулыбался (снова знакомо, как Мик), протянул руки. Побаюкал бутылку, как девочки баюкают любимую куклу. Поднял на мальчишек глаза.

— Где взяли-то?

— Там же, где план… — сказал Симка. И теперь он подробно, не скрывая даже ночных страхов («Ну, как-то не по себе стало в одиночку»), поведал Станиславу Львовичу и Мику историю про тайник.

— Надо же… — Станислав Львович погладил бутылку, как живую.

— Ранец, наверно, Жени Монахова… — заметил Мик.

— Скорее всего… Хотя не помню, какой у него был…

— А картину помните? — спросил Симка.

— И картину не помню. Наверно, она случайная какая-то. Женька живописью не занимался, мама его, как вы понимаете, тоже… Надо было чем-то закрыть тайник, вот он и прибил…

— Но неужели ты и про тайник не знал? — не отставал Мик.

— Не знал… Насколько я помню, бутылка стояла всегда у Женьки на полке. Думаю, он спрятал ее позже. Наверно, когда уезжал в Москву…

— И ничего тебе не сказал?

— Возможно, постеснялся… Мы, когда подросли, стали немного другими. Он всегда оставался этаким… с некоторым восторгом в характере. А я строил из себя трезво мыслящего технаря…

— Станислав Львович… А в бутылке, значит, так и остался воздух той ночи? Как в машине времени?

— Выходит, что так…

— Будешь открывать? — осторожно спросил Мик.

— Да с какой стати! И вообще… вы, ребята, забирайте-ка эту штуку себе. Она теперь ваша добыча. Так сказать, по наследству…

Симка хотел заспорить, но Мик глянул на него: не надо.

— Дед, я спрячу ее у себя. И ранец… — и опять посмотрел на Симку: — Можно?

— Конечно!

— Это будет наше общее, — шепнул он уже одному Симке, и у того шевельнулось внутри пушистое тепло.

Но все же Симку покусывала тревога. И он решился на вопрос:

— Станислав Львович, а вы, хотя и сделались разные, все равно дружили? Пока не разъехались?

— Разумеется! Я и сейчас Женьку помню, будто вчера расстались. Думаю, и он меня… также…

— А найти друг друга никак было нельзя?

— Старался… Увы… Я уверен в одном: клятву нашу он не нарушил. Как и я… То есть мерзавцами мы не стали…

Сделалось какое-то неловкое молчание. На несколько секунд. Станислав Львович покашлял опять, положил бутылку на одеяло и, не глядя на ребят, проговорил:

— Потому что у настоящей дружбы есть закон. Возможно, это даже закон природы… Там прочная ось, которая не меняет направления в пространстве… Мик, ну-ка крутани свой мяч…

Мик с готовностью взял мяч на поднятый указательный палец, хлопнул его раз, другой, третий… Мяч завертелся на пальце и… не упал! А Мик все подгонял его вращение.

— Как в цирке! — искренне восхитился Симка.

— Это нетрудно, — объяснил Мик. — Если мяч вертится быстро, он не упадет…

— Потому что действует закон гироскопа, то есть вертящегося волчка, — растолковал Станислав Львович с важностью, словно сам изобрел этот закон. — Ось гироскопа не меняет своего положения, как бы ни мотало всю Вселенную…

— Это как движение маятника Фуко! Да? — обрадовался Симка.

— Именно, именно… Смотри-ка, тебе известно про маятник Фуко!

— Я его видел в Ленинграде, когда мы с тетей Норой ездили…

— С кем, с кем?

— С Норой Аркадьевной, с моей тетей…

— Голубчик, а как фамилия у Норы Аркадьевны?

— Селянина… Вы ее знали?

— Еще бы! Она… да, как же не знать. Когда были у меня неприятности, она весьма и весьма старалась мне помочь. Не очень получилось, правда, но тут уж не ее вина… Постой, Серафим! Ты сказал знали ?

Симка зашевелил пальцами босых ног. Щекотнуло в гортани.

— Она умерла зимой…

— Господи боже ты мой… — как-то по-женски выговорил Станислав Львович. Посидел, согнувшись, несколько секунд, встал, мимо Симки и Мика прошел к окну, стал смотреть на двор. Локоть его шевельнулся, и Симка понял: Станислав Львович быстро перекрестился.

Потом он сказал, не оглянувшись:

— Ладно, братцы, вы идите, играйте… Я еще передохну…

Мик осторожно взял с постели бутылку, спрятал в ранец, а ранец поставил рядом с этажеркой. Потом он и Симка спустились во двор. Мик оглянулся на открытые окна мезонина.

— Сейчас, наверно, опять приложится к четвертинке. Он ведь уже… Ты не заметил, а я-то сразу чувствую…

— Не надо было говорить про тетю Нору, да?

— Разве такое скроешь, — умудренно вздохнул Мик.

Полуботинки Симки и сандалии Мика уже просохли на солнышке. А намотанная на бревно фанера была, конечно, сырая. Мик похлопал по трубе.

— Подождем до завтра, да?

Симка, нагнувшись, завязывал шнурки.

— Мик… А те неприятности, когда помогала тетя Нора, это из-за стихов, да?

— Думаю, что да…

— Мик, а какие были стихи? Не Пастернака?

— Нет. Они называются «Капитаны». Хорошие, мне дед читал. Даже непонятно, что в них нашли такого … Наверно, потому, что поэт запрещенный. Как тот писатель, у твоей книжки…

— Мик, а какой поэт? Я никому… Или ты не помнишь?

— Помню. Гумилёв.

Симка выпрямился. Он даже не удивился. Все сошлось в одну точку. Словно так и должно было быть.

— Мик, а у меня есть целая поэма Гумилёва.

— Правда? — Мик тоже выпрямился. — Какая?

— Мик…

— Что?

Симка не удержался от смеха.

— Поэма так называется — «Мик».

Мик спросил у деда, можно ли ему переночевать у Симки, и без труда получил разрешение.

Они договорились, что ночью будут читать поэму Гумилева. Симке хотелось именно ночью — чтобы все было как в прошлом году, в Ленинграде. И Мику хотелось — потому что он понимал: это важно для Симки.

Но до ночи было еще далеко. Они искупались на запруде, потом сходили на реку и там искупались тоже. Теперь-то был день и Симка купался не один, так что все мамины условия были соблюдены. И Симка цыкнул на Которого Всегда Рядом , когда тот пытался осторожничать и напоминать: «Да, ты не один, но Мик плохо плавает. В случае чего тебя он не спасет…»