Дошло дело и до бывшего Антиохийского патриарха Домна, который, скорбя по поводу собственных деяний на «Разбойном соборе», сложил с себя епископский сан и проживал в то время в монастыре. Теперь, ввиду крайней нужды, он просил выделить ему некоторые средства на пропитание. Смягченные ходом последних заседаний, Отцы не стали вспоминать старые обиды и дали удовлетворение просьбе.

Правда, здесь епископам пришлось вновь услышать напоминание о папе, не вполне толерантное в отношении других патриархий. Так, подавая свой голос, епископ Пасхазин сказал буквально следующее: «Святой и блаженный папа, который утвердил епископство (выделено мной. – А. В.) святого и почтенного Максима, епископа Антиохийской церкви», и далее по тексту[946]. Нельзя сказать, что легат понтифика вновь и вновь пытался силой навязать Отцам мнение об особом статусе Рима. Просто он давно уже мыслил так, сообразно этому излагал свои мысли, и полагал, будто остальные не могут не думать так же, как он сам и весь Запад.

В последующие дни, когда разбирались различные жалобы и прошения, восторженные эпитеты в адрес императоров не прекращались. Например, обращаясь к царю, Отцы вновь пишут: «Господь всяческих, видя, что апостольская православная вера обуревается нечестивыми и весь мир волнуется в беспорядке, поставил ваше благочестие блюсти Вселенную и управлять ею, и искоренять смуты, возбужденные непотребными людьми против учения святых, и утверждать свет и силу Православия»[947].

Наконец, уже в завершение работы Халкидонского Собора, в будничной атмосфере, были приняты 30 правил (канонов), одно из которых вызвало многовековые и нескончаемые споры. В отсутствие римских легатов и даже императорских сановников, хотя, как будет видно из последующего изложения, данные события, отнюдь, не являлись самовольным экспромтом со стороны Отцов Собора, был принят 28‑й канон о правах Константинопольского архиерея.

Что же произошло? То, что участники заседания решили канонизировать устоявшуюся практику, когда епископы соседних с Константинополем диоцезов – Фракии, Понта и Асии предпочитали прибегать к суду императора, а тот, соблюдая канонические приличия, передавал церковные тяжбы на суд архиерея столицы. Этот порядок вещей был узаконен 9‑м («Аще же на митрополита области епископ, или клирик, имеет неудовольствие: да обращается или к экзарху великой области, или к престолу царствующего Константинополя, и пред ним да судится») и 17‑м («Аще же кто будет обижен от своего митрополита: да судится пред экзархом великия области, или пред Константинопольским престолом, якоже речено выше») канонами Халкидона без каких-либо возражений со стороны епископов.

Однако этого казалось недостаточным. Хотя, как верно говорят, Эфесский и Халкидонский Вселенские Соборы были самые «проримские» и подняли личный авторитет св. Льва Великого и самой Римской кафедры на невероятную высоту, но Халкидонский Собор был и самый «проимператорский». Восточный, греческий в своей массе епископат, часто расходившийся между собой в догматических вопросах, был единодушен «в признании национально-религиозной ценности авторитета христианской, миропомазанной Церковью императорской власти и ее исключительной, мировой, экуменистической единственности». Только император смог преодолеть раскол Церкви (и первый, и второй, и третий), благодаря его заслугам и благочестию миру было дано универсальное, православное исповедание Веры, христианство очищено от скверны ереси и преступлений «Разбойного собора». И в лучах его вселенской славы быстро вырос и стал неразлучным авторитет Константинопольского патриарха.

Восточные епископы не были антипапистами и, тем более, антиримлянами. Они по достоинству оценили православие св. Льва и силу его «Томоса». Но они обижались, когда замечали со стороны Римской кафедры умаление чести Константинопольского епископа, поскольку в этом случае оскорблялось достоинство самого василевса[948]. Ранее цари Восточной империи, стараясь уйти от вмешательства в дела Церкви (св. Феодосий Младший) или простодушно взирая на противостояния кафедр (Аркадий), позволяли Александрии уничижать престиж Константинопольского архиерея. Но в критическую минуту, когда потребовались вся сила власти и решимость ее верховного обладателя, они без сомнения перешли к политике св. Феодосия Великого, полновластного главы Вселенской Церкви, всемерно способствовавшего первенству архипастыря своей столицы.

Тайная инициатива св. Маркиана и св. Пульхерии, наверняка доведенная до Отцов Собора, не вызвала возражений со стороны епископов Востока. Для ограждения достоинства своего царя и патриарха они задумали канонически закрепить его преимущества, руководствуясь не только ранее изложенными мотивами, но и тем простым соображением, что в силу падения авторитета Александрийского архиепископа первенство на Востоке должно было перейти к той кафедре, которая объективно заслужила этой чести. Поскольку Рим победил дипломатически и отчасти богословски, восточные епископы считали вполне благоприятным моментом закрепить в бессмертных канонах первенство чести Константинопольского патриарха, надеясь, что латиняне на радостях без сомнений подпишутся под общепризнанными уже фактически на Востоке привилегиями столичного архиепископа.

В результате родился известный 28‑й канон Халкидона: «Во всем следуя определениям Святых Отец, и признавая читанное ныне правило ста пятидесяти боголюбезнейших епископов, бывших на Соборе во дни благочестивой памяти Феодосия, в царствующем граде Константинополе, новом Риме, тожде самое и мы определяем и постановляем о преимуществах святейшия церкви тогожде Константинополя, нового Рима. Ибо престолу ветхого Рима Отцы прилично дали преимущества: поелику то был царствующий град. Следуя тому же побуждению, и сто пятьдесят боголюбезнейших епископов предоставили равные преимущества святейшему престолу нового Рима, праведно рассудив, да град, получивший честь быти градом царя и синклита и имеющий равные преимущества с ветхим царственным Римом, и в церковных делах возвеличен будет подобно тому, и будет вторый по нем».

Узнав об этой новации, из которой, впрочем, не делалось тайны, римские легаты немедленно потребовали созыва общего заседания, которое состоялось 1 ноября 451 г., – это было последнее заседание Вселенского Собора. Выступили все три представителя папы. Пасхазин тут же заявил, что им известно о некоторых тайных якобы актах, которые неканоничны. Уже знакомый нам нотарий Аэций возразил, что никакой тайны нет, поскольку легатам предлагалось присутствовать на минувшем заседании, но те сами отказались, ссылаясь на занятость; а затем прочитал 28‑е правило. На самом деле нотарий, конечно, слегка лукавил – ни при каких обстоятельствах легаты не отказались бы прийти на заседание, если бы знали заранее, о чем пойдет речь. Очевидно, приглашение носило общий характер без уточнения предмета обсуждения, и легаты попались на собственном небрежении своими обязанностями. С другой стороны, возражать было нечего, поскольку их действительно приглашали на заседание.