Когда наступило утро и солнце неторопливо выплыло из-за горизонта, я дотронулась до переносицы Мэтью:

– Интересно, смогу ли и я когда-нибудь читать твои мысли.

– Ты их уже читаешь, – ответил он, целуя мне кончики пальцев. – Это началось в Оксфорде, когда ты получила фотографию родителей. Тогда ты не осознавала своих действий. Но ты продолжала отвечать на вопросы, которые я не мог задать вслух.

– А можно мне снова попробовать? – спросила я и не слишком удивилась бы, услышав «нет».

– Конечно. Будь ты вампиршой, я бы уже предложил тебе свою кровь, – ответил Мэтью, опуская голову на подушку.

Я сосредоточилась, успокоила мысли и сформулировала простой вопрос: «Как мне узнать сердце Мэтью?»

Между моим сердцем и местом, где у Мэтью, будь он ведьмаком, находился бы третий глаз, замерцала серебристая нить. Она укорачивалась, притягивая меня к этому месту, пока мои губы не прижались к холодной коже Мэтью.

В мою голову хлынула лавина образов и звуков. Они расцветали и гасли, как гроздья фейерверков. Я увидела Джека и Энни, Филиппа и Изабо. Потом появился Галлоглас и целая галерея совершенно незнакомых лиц. В жизни Мэтью эти люди занимали важное место. Потом я увидела Элеонору и Люка. Меня охватила радость победы – это Мэтью сумел разгадать какую-то научную загадку. Я слышала его радостные крики, когда он верхом несся в лес – охотиться и убивать. Увидела я и себя. Я улыбалась Мэтью.

И вдруг я увидела лицо герра Фукса – вампира, встретившегося мне в Еврейском городе. Сердце отчетливо уловило слова: «Мой сын Бенжамен».

Я даже присела на корточки. У меня тряслись губы.

– Что случилось? – насторожился Мэтью.

– Герр Фукс! – Я смотрела на мужа, боясь, что он подумал о худшем. – Я и не подозревала, что это Бенжамен, твой сын.

В Бенжамене не было и намека на бешенство крови.

– Это не твоя вина. Ты ведь не вампирша, а Бенжамен показывает лишь те стороны своей личности, какие хочет показать. – Мэтью пытался меня успокоить. – Я ведь должен был почувствовать его присутствие рядом с тобой. Хотя бы легкий запах. Какой-нибудь намек на то, что он поблизости. Вот откуда у меня появилась мысль, будто ты что-то утаиваешь от меня. Я ошибался. Посмел усомниться в тебе, mon coeur. Прости меня.

– В таком случае Бенжамен должен был сразу понять, кто я. Я же несла на себе твой запах.

– Он и понял, – бесстрастно произнес Мэтью. – Завтра я поищу его. Но если Бенжамен не хочет, чтобы его нашли, мне остается лишь предупредить Галлогласа и Филиппа. Они сообщат остальным членам семьи о появлении Бенжамена.

– Предупредить? – спросила я, чувствуя, как у меня по всему телу побежали мурашки.

– Бенжамен, охваченный бешенством крови, весьма опасен. Но куда опаснее Бенжамен, находящийся в здравом рассудке, а именно таким он был в Еврейском городе. Поневоле вспомнишь слова Джека: «Самые жуткие чудовища всегда похожи на обыкновенных людей».

С той ночи наш брак начался по-настоящему. Мэтью стал намного уравновешеннее. Исчезли его резкие ответы, внезапные перемены настроения и импульсивные решения, которыми до сих пор сопровождалась наша семейная жизнь. Мэтью сделался целеустремленным, сдержанным, однако не утратил своей прежней опасности. Теперь он пил кровь более или менее постоянно, охотясь в городе и окрестных деревнях. У него налились мышцы и прибавилось телесной силы. Я поняла разницу, которую давно заметил Филипп: без регулярного питья крови его сын начинал уничтожать себя изнутри.

В память о той ночи у меня под левой грудью остался шрам в виде серебристого полумесяца. В отличие от всех прочих шрамов, он не покрылся слоем защитной ткани. Оказывается, слюна Мэтью обладала особым свойством. Она запечатывала место укуса, не позволяя ране полностью затянуться.

У нас появилось два новых ритуала: вкушение Мэтью моей крови из упомянутого места вблизи сердца и мой ведьмин поцелуй, дававший мне доступ к его мыслям. Наши отношения стали еще глубже. Это был совсем другой уровень интимности, какого мы не испытывали прежде. Наши любовные слияния происходили не каждую ночь, но им всегда предшествовали два упомянутых ритуала – два обжигающих мгновения абсолютной честности. Так мы побеждали величайшее опасение, владевшее нами. Прежде мы боялись, что наши тайны могут нас разрушить изнутри. Наши разговоры стали более открытыми. Мы смелее делились друг с другом своими замыслами и сомнениями.

Мэтью незамедлительно рассказал Галлогласу и Пьеру о Бенжамене. Ярость Галлогласа была бурной, но недолгой, чего не скажешь о страхе Пьера. Его теперь настораживал каждый стук в дверь. В любом мужчине, заговорившем со мной на рынке, Пьер был склонен видеть Бенжамена. И он, и Галлоглас вели постоянные поиски этого вампира. Мэтью координировал их действия.

Однако Бенжамен словно сквозь землю провалился. Он исчез.

Прага встретила и проводила Пасху. Дата весеннего празднества, задуманного Рудольфом, неумолимо приближалась. До следующей субботы оставались считаные дни. Подготовка входила в завершающую стадию. Вместе с мастером Хуфнагелем мы превратили Большой зал императорского дворца в цветущий сад. В вазах пестрели тюльпаны. Зал вызывал у меня искреннее восхищение. Его своды, изгибы которых по своему изяществу могли соперничать с ветвями ивы, поддерживали арочную крышу.

– В дополнение к цветам мы перенесем сюда императорские апельсиновые деревья, – пообещал Хуфнагель, весь сияющий радостью творчества. – И павлинов из зверинца.

В день представления слуги снесли в Большой зал все подсвечники и канделябры, какие могли позаимствовать во дворце и в соборе. Это должно было создать иллюзию звездного неба на всем обширном пространстве зала. Сценой мы избрали нижние ступени лестницы, ведущей в императорскую часовню. Идею предложил Хуфнагель. Я, словно взошедшая луна, появлялась наверху лестницы, откуда начинала медленно спускаться, а Мэтью отмечал изменение моих «фаз» с помощью одной из астролябий мастера Габермеля.

– А вам не кажется, что это будет выглядеть чересчур философским? – спросила я, теребя нижнюю губу.

– Здесь двор Рудольфа Второго, – сухо напомнил мне Хуфнагель. – Ничто не является чересчур философским при дворе его величества.

Придворные, собравшиеся на пир, предварявший наш спектакль, восхищенно разглядывали преображенный зал. Отовсюду слышались восторженные возгласы.

– Им нравится, – шепнула я Мэтью.

Мы находились по другую сторону занавеса.

Наш выход должен был совпасть с подачей десерта. До этого мы прятались на Рыцарской лестнице. Мэтью развлекал меня рассказами о былых временах. Однажды здесь устроили рыцарский турнир, и участники состязались, кто быстрее поднимется на коне по широким ступеням лестницы. Когда я усомнилась в пригодности зала и лестницы для подобных состязаний, он озорно мне подмигнул:

– А ты не думала, почему в замках делали такие громадные залы и высоченные потолки? Пражские зимы длятся чертовски долго. Молодые парни начинают скучать. Но если учесть, что у всех есть оружие, их скука принимает опасные формы. Уж пусть лучше сшибают друг друга на ступенях лестницы и носятся по залу, чем затевают войны с соседними королевствами.