– До меня дошли известия о вашем «Опровержении» и его тонких умозаключениях, – сказал я.

– Господь дал мне возможность полностью посвятить себя этому труду, – ответил он. – Иначе я так и не смог бы завершить его.

Пламя в камине шипело и потрескивало, порой рассыпая снопы искр, словно пыталось внести свою благотворную лепту, отвлекая наше внимание и сглаживая неловкие паузы.

– Занимаетесь ли вы астрономическими исследованиями? – спросил я. – Небо тут открытое, звезды видны хорошо.

– Да. Правда, к сожалению, теперь я пользуюсь лишь самодельными приборами. Увы, ваш подарок тысяча пятьсот десятого года пришлось продать минувшей зимой, чтобы купить свечи. Мне не хватает его.

Он запомнил даже год; я был польщен и до смешного тронут. Значит, Мору будет трудно расстаться и с астролябией? И мой нынешний приезд с новыми игрушками… является, в сущности, благодеянием, а не наказанием? Я же могу подарить их ему. Мое сердце преисполнилось доброжелательности и щедрости.

Но язык мой точно налился свинцом, паузы затягивались. И я с облегчением вздохнул, когда был объявлен ужин и мы приступили к умиротворяющей трапезе. Надеюсь, когда опустеют наши тарелки, мы перейдем к непринужденной легкой беседе.

– Ваше величество, не соизволите ли вы благословить наш стол и направить нас в молитве? – любезно предложил мне Мор.

Он признал ниспосланное мне Господом духовное водительство! Что же еще могло означать сие предложение? Как же тактичен и умен Мор. Пожалуй, вечер обещает быть приятным.

– О Владыка Небесный, – нараспев произнес я, – благослови единство сего собрания любящих сердец и душ. Да порадуют Тебя наши речи, деяния и сокровенные желания. Наполни нас Святым Духом, дабы мы всегда говорили правду и действовали в согласии с Твоей волей.

Мы все перекрестились. Я окинул взглядом собравшихся. Моя молитва не только не добавила непринужденности, но, казалось, привела всех в еще большее напряжение.

– Ваше величество, – сказала леди Алиса, – нынче ведь пятница Великого поста, посему я приготовила самое праздничное блюдо из дозволенных в такой день.

Она позвонила в колокольчик, и появилась служанка.

– Крупяная похлебка, – возвестила она и аккуратно поставила в центре небольшого стола огромную супницу.

– С луком-пореем, – добавила Маргарет Мор-Ропер, – он является национальной эмблемой Уэльса, а ведь у вас, ваше величество, по-моему, валлийские корни?

– А вы говорите по-валлийски? – вдруг поинтересовался ее муж, подав голос впервые за вечер.

– Да… немного. Отец учил меня.

Странно, я совсем забыл об этом. Ведь в детстве отец говорил со мной именно на валлийском языке. Я вообще едва помнил наши с ним разговоры.

– Луковая похлебка по-валлийски – «cawl cennin», – сказал я. – На второй день она становится еще вкуснее, и тогда ее называют «cawl ail dwim».

Кельтские слова совершили то, чего не смогла сделать моя формальная молитва: принесли нам благословенное единство. Чудо.

– А вам когда-нибудь хотелось посетить Уэльс? – спросил Томас.

– Да. Там живут странные люди, однако у меня с ними немало общего. Порой мне кажется, что все лучшее во мне – именно от валлийской родни: способность к музыке, любовь к поэзии.

«И все худшее тоже, – добавил я про себя. – Приступы отчаяния, меланхолия и постоянная тоска по родине, где бы я ни находился».

– Вам хотелось бы приобщить их к Англии? – спросила леди Алиса с ее обычной грубоватой прямотой.

– Уэльс давно вошел в состав Англии, – сказал я. – Этого уже никто не изменит. Гораздо удобнее, когда все части объединяются под единым руководством.

Крупяная похлебка была вкусной и сытной. Я наслаждался каждым глотком, но больше всего меня радовала дружеская застольная беседа.

– А теперь настало время для моего любимого великопостного блюда, – заявил Томас. – Надеюсь, за такое пристрастие на меня не наложат епитимью.

Он с радостным видом позвонил в колокольчик.

Я понял, что он действительно с нетерпением ждет нового угощения.

– Пирог с угрем и репчатым луком.

Нашим глазам предстала внушительная глубокая сковорода с изысканно украшенной выпечкой.

Вооружившись ножом, Мор снял блестящую золотистую корочку. Над столом разнесся чудесный аромат, и я увидел мясистые куски угря в масляно-молочном соусе с изюмом. На гарнир подали большое блюдо тушеного чеснока.

Трапеза казалась гораздо изысканнее любого королевского пиршества. Но причины этого я не понимаю до сих пор. Разумеется, у Мора имелось своеобразное объяснение: его гостем также был Христос… подобно тому, как древние израильтяне всегда оставляли на пасхальных пирах местечко для Илии.

Ужин закончился – без десерта, по случаю Великого поста, – и мы вернулись в зимнюю гостиную для вечернего богослужения.

Оно было, строго говоря, монашеским ритуалом. Даже Екатерина пренебрегала вечерней службой, несмотря на ее преданность аскетичному францисканству. Но сам Мор, как оказалось, в молодости жил послушником в картезианском монастыре, хотя и уклонился от пострига, сказав: «Лучше быть праведным мужем, чем распутным священником». Как многие люди, служившие двум господам, он никогда не забывал, кто из них главный.

Огонь в камине угасал. Мор велел принести свечи и снова попросил меня прочитать службу, но я отказался. Мне хотелось увидеть хозяина дома в привычной роли, чтобы узнать и понять его по-настоящему.

Служба началась с осуждения.

– Братья, трезвитесь и бодрствуйте, – произнес он.

Засим последовало молчаливое размышление. И далее исповедь:

– Признаюсь я Господу Всемогущему, благословенной Деве Марии, благословенному Михаилу-архангелу, благословенному Иоанну Крестителю, святым апостолам Петру и Павлу и всем святым в том, что тяжко согрешил я в мыслях, словах и делах, ибо грешен, всем грешен, грешен словом, делом и помышлением. И посему молю я Деву Марию, благословенного Михаила-архангела, благословенного Иоанна Крестителя, святых апостолов Петра и Павла и всех святых помолиться за меня Господу Богу нашему.

Далее последовала песнь восхождения, 132-й псалом:

– «Esse nunc benedicite Dominum…[87] Как хорошо и как приятно жить братьям вместе! Это как драгоценный елей на голове, стекающий на бороду, бороду Ааронову, стекающий на края одежды его, – как роса Ермонская, сходящая на горы Сионские. Ибо там заповедал Господь благословение и жизнь навеки».

Когда Мор произнес заключительные слова, огонь угас. Я почувствовал себя в объятиях Господа, в божественном единстве с этой семьей, с молитвенным настроением, со священными словами.

– А теперь пора спать, – сказала леди Алиса, разрушая чары.

– Всем, кроме лунных наблюдателей, – с улыбкой проговорила Маргарет.

– Когда-то и Маргарет увлекалась астрономией, – пояснил Мор. – Но поскольку я неизменно твердил о различиях между луной и солнцем…

– Увы, я так и не преуспела в этой науке, – согласилась Маргарет. – Она приводила меня в недоумение. – Женщина окинула нас взглядом и добавила: – Мне тоже пора спать. Отец прав.

Леди Алиса тоже удалилась. И мы с Томасом Мором остались одни. Сбылись мои желания и надежды.