уступки в другой, более важной части своей политики – в вопросе о Церкви. Религиозная политика, которую было решено проводить в Нидерландах, должна была столкнуться с трудностями, потому что в этом случае король не мог рассчитывать, как в Испании, на сильную поддержку со стороны большинства своих подданных. Большинство нидерландских католиков были совершенно равнодушны к этой проблеме. Первая волна воскресшего католицизма лишь совсем недавно разбилась о землю их страны; их вера еще была добродушной, как в эпоху Возрождения, и не имела ни капли той силы, которая ведет людей в крестовые походы. Особенно слаба она была у дворян, которые считали священников просто теми, кто своими разрешениями при случае может избавить их от неудобств, создаваемых верой. Один прелат, серьезно относившийся к своему служению, жаловался, что одна дама попросила у него разрешения есть мясо в Великий пост из-за ее слабого здоровья; «но мне говорят, что накануне ночью она танцевала», – возразил он на это. Другие просители были ему еще неприятней. «Я не люблю давать разрешение тем, кто не нуждается в нем по-настоящему, особенно графу Эверстайну, который молод, силен и каждый день напивается допьяна». Женские монастыри стали убежищами для непригодных к замужеству дочерей богатых родителей, а мужские для лишних сыновей; и уровень набожности в жизни католиков, которые всегда склонны брать за образец монашескую жизнь, опустился ниже, чем когда-либо за всю историю Нидерландов. Поскольку торговая или профессиональная карьера предоставляли умному человеку больше возможностей, чем церковь, она уже не имела в своем распоряжении лучшие мозги страны. Ее умственный и нравственный уровень стал ниже.

Уже в 1520 году Карл Пятый попытался остановить опасное развитие ереси в этой деморализованной стране и с этих пор выпускал в свет те эдикты, которые заслужили зловещую известность под названием «Умиротворение». Репрессии уже в самом начале отпугнули интеллектуалов, любящих все новое, а также дворян и образованные слои общества. Но в народе протестантизм, наоборот, ушел в подполье и в своих крайних формах смешался с вечным воплем угнетенных. Пока респектабельное учение Лютера втайне продолжало постоянно и непрерывно распространяться среди купцов, в народе вспыхивали как факелы более буйные секты с более бурными чувствами. Из них самую большую ненависть вызывали анабаптисты с их коммунистическими убеждениями и бескомпромиссной верностью своим принципам. Вначале их крайности и позже – их вызывающее жалость упорство отвлекали внимание от лютеран. Дым от костров, на которых жгли анабаптистов, становился дымовой завесой, скрывавшей рост числа лютеран.

Умиротворяющие эдикты (Placaten) занимали странное место в политической структуре Нидерландов. Они превратили ересь, которая раньше была преступлением только против церкви, в нарушение гражданских законов. Более того, они были почти единственными законами, формулировки которых были одинаковы на всей территории Нидерландов. Таким образом, политика Карла и его сына Филиппа в вопросах религии имела вполне практический смысл: она была шагом к централизации правительственной власти. Но было и нечто большее: эдикты приводила в действие инквизиция, международное учреждение. В 1524 году инквизиция была формально введена в Нидерландах. Через двадцать лет после этого, в тот самый год, когда юный принц Оранский впервые приехал в усыновившую его страну, папская булла дала инквизиторам право давать показания в гражданских судах по делам о ереси. Так было устранено противоречие между юрисдикциями светского и церковного судов. Теперь стало ясно, что инквизиторы могут вести перекрестные допросы и быть свидетелями-экспертами, а также подготавливать дела для гражданского суда, а правительство преследует и сжигает. Но несмотря на это совместное наступление церкви и центрального правительства, некоторые провинции, в том числе Брабант, Гелдерланд и Голландия, а также, разумеется, могущественный город Антверпен стали протестовать, заявив, что их хартии целиком и полностью исключают существование инквизиции. Это было заявление о независимости не только религиозной, но и политической.

Изначально инквизиторы были папскими чиновниками, а инквизиция была средневековым учреждением, которое в течение столетий с заметным успехом боролось против ереси. Лишь в более позднее время, когда уменьшилось духовное значение папы, она должна была опереться на государство, ища у него поддержки, и только в Испании она в результате коренного преобразования стала защитницей единства государства и инструментом государственного управления, чем-то вроде духовного гестапо. Испанская инквизиция, хотя и состояла в родстве с прежней папской инквизицией и произошла от нее, по своему духу принадлежала к централизованному миру с авторитарной властью, который не имел ничего общего со Средними веками. Те люди в Нидерландах, которые обращали внимание на что-либо подобное, постепенно стали спрашивать себя, не изменится ли инквизиция в их стране по испанскому образцу, а в 1550 году, когда Карл объявил, что отныне инквизиторы признаны имперскими чиновниками, которым каждый гражданин обязан оказывать помощь, тень испанской инквизиции дотянулась до их страны.

В том же году в список авторов, чьи сочинения были запрещены в Нидерландах, было добавлено еще одно имя – Жан Кальвин. Этот запрет уже сам по себе показывал, как быстро сильная, динамичная и хорошо организованная секта последователей Кальвина, которая в то время завоевывала целые области во Франции и уже имела свою теократическую республику в Женеве, укреплялась в Нидерландах. Кальвинизм был более суровым и более живучим, чем лютеранство, он не шел на компромисс с официальной церковью и официальным государством, и там, где это учение пускало корни, оно процветало; оно было неискоренимым и плодовитым, как одуванчик.

Тем временем репрессии Карла, кажется, вызывали больше сочувствия к их жертвам, чем было полезно для правительства. Это не было удивительно, поскольку сильные религиозные чувства в Нидерландах были только у сектантов, и вид людей, с радостью страдающих за чужеземную веру, сильно действовал на людей, которые никогда не чувствовали ни малейшего желания пострадать за свою. Позже король Филипп был вынужден запретить публичное сожжение нераскаявшихся еретиков. Лишь те, кто плакал и отрекался, могли умереть на глазах у толпы, гибель решительных и восторженных людей видели только их палачи.

Меньше чем через год после вступления на престол Филипп, вопреки мнению своих советников, сделал еще один шаг, а именно, ввел в Нидерланды новый религиозный орден – Общество Иисуса. Иезуиты были ударным отрядом Контрреформации, отрядами возрожденной и очищенной католической церкви, строгие формулировки учения для которой были за эти годы разработаны на долгих заседаниях Трентского (иначе, на латинский манер, Тридентского) собора. Еще до отъезда своего отца из Нидерландов Филипп по его совету разработал обширный и всесторонний план реорганизации нидерландской церкви. После отъезда самого Филиппа этот план держали в секрете, пока он не был обнародован в виде папской буллы через два месяца после вывода испанских войск. Четыре