знал, король Филипп не обращал никакого внимания на свой совет и предпочитал советоваться лишь с двумя или тремя доверенными министрами. А командование армией было хитроумным способом скомпрометировать Вильгельма, заставив его поддержать политику оставления войск в Нидерландах.

Однако полностью отказать королю в субсидии вряд ли было возможно. В конечном счете Вильгельм, Эгмонт и еще несколько дворян направили штаты по среднему пути. Как позже писал Вильгельм, это должно было показать королю, насколько далеко он может зайти, не рискуя. Субсидия на девять лет была предоставлена, но вместе с протестным заявлением: одновременно была направлена подписанная первыми людьми Нидерландов просьба убрать из их страны испанские войска и недвусмысленно закрепить в документах освященные временем права этой страны. Сохранился выразительный рассказ, что, пока Филипп читал протест, Вильгельм играл с Эгмонтом в шахматы в доме Эгмонта; некий испанский дворянин разыскал их там и с похвалой отозвался о них за то, что они играли, когда их жизнь была в опасности. Испанец сообщил им, что в этот момент король и епископ Аррасский готовятся устранить всех, кто подписал петицию, при первом удобном случае. Этот рассказ несет на себе печать вымысла, но в сжатой и карикатурной форме он отражает настроения того времени, когда туман подозрений и страха уже сгущался над Нидерландами. Дальше сказано, что Эгмонт рассмеялся, но принц Оранский был серьезен.

В августе раздраженный и разочарованный Филипп покинул нелюбимые им Нидерланды. Он играл свою роль до последней минуты: ожидая попутного ветра в Мидделбурге, он узнал, что несколько арестованных еретиков, находившиеся тогда в тюрьме этого города, были допрошены недостаточно сурово, и направил местным властям письмо, в котором настаивал на применении к этим заключенным пыток. Тем временем знатные дворяне съехались туда, чтобы проводить его в путь добрыми пожеланиями. Филипп не видел причин скрывать свои недавние обиды, и, когда красноречивый принц Оранский начал с тем осуждающим видом, в искренность которого король так сильно не верил, разъяснять поведение Штатов, обычно владевший собой Филипп не выдержал, и это прозвучало зловеще. Злобным по содержанию и тону замечанием он прервал успокоительные слова и многозначительно сказал, что без помощи тех, кто стоит выше, Штаты никогда бы не доставили никаких неприятностей. Те, кто услышал эти слова, не могли не заметить такое ясное указание на недоверие к ним лично. Смысл самих слов был в достаточной степени завуалирован, но то, как они были произнесены, и случай, по которому были сказаны, сделали их значение ясным и через удивительно короткое время породили легендарный, но драматичный пересказ этого случая: якобы Филипп вцепился в рукав Вильгельма и прошипел принцу в лицо по-испански: «Не Штаты, а вы, вы, вы!»

4

Эта вспышка и другие дошедшие до него раньше слухи заставили Вильгельма сразу же попрощаться, а не пройти на корабль, как сделали его подобострастные или экспансивные коллеги. Он вовсе не хотел, чтобы его увезли в Испанию, устроив будто бы несчастный случай.

Так был брошен вызов, с которого началась долгая дуэль между королем Испании и принцем Оранским. Стоявшие за ней политические, религиозные и экономические причины, которые придали ей историческое значение, не изменяют главного – того, что это был поединок двух личностей, отразивший стремления и нужды целой эпохи. Мировоззрение Филиппа было целостной жесткой системой, в которой государство находилось поверх бесчисленного множества сталкивающихся между собой интересов различных людей. Мировоззрение Вильгельма или, скорее, отсутствие у него мировоззрения было воплощением бессистемных практических разработок народа, которые повсюду спорили с набиравшей силу машиной авторитарного государства. Рано или поздно эти две точки зрения должны были столкнуться; рано или поздно Нидерланды должны были бросить вызов захватывавшей их испанской монархии, а протестантское меньшинство – вызов признанной церкви. Но время и повороты конфликта были заданы двумя его главными участниками.

Разница между неверностью и законным противостоянием власти мала. Несомненно, Вильгельм в следующие несколько лет старался быть верным, несмотря на непонимание и недоверие Филиппа. Вильгельм безуспешно добивался, чтобы король увидел происходящее так, как это видел его народ. Он противился действиям короля, критиковал их и пытался их изменить не потому, что чувствовал к нему неприязнь, и не из-за какого-то желания расшатать власть короля; зная, что Нидерланды в конечном счете никогда не подчинятся этой новой аристократии, он старался помешать приближающемуся разрыву. Но для Филиппа даже всего лишь намек на противоречие, особенно если ему противоречил человек, служащий королевской власти, был равнозначен измене, и король обвинял Вильгельма в создании тех условий, которые тот на самом деле пытался смягчить. Таким образом, в первой части поединка, от отъезда короля в 1559 году до отправки Альбы править Нидерландами в 1567 году, все преимущества были у Филиппа. Считая принца Оранского предателем, король только ждал подходящего момента, чтобы разоблачить его, не делал попыток понять его поведение и откровенно говорил тем, кому доверял, о своем неистребимом недоверии к Вильгельму. Его твердое решение избавиться от Вильгельма, а также и от остальных главных людей Нидерландов никогда не менялось, и он постоянно работал для достижения этой цели. Он мог быть и был совершенно неразборчивым в своих словах и поступках, когда дело касалось Вильгельма. А Вильгельм продолжал считать себя ответственным слугой, который стремится отговорить своего господина от неразумной политики и помешать неизбежному разрыву между королем и народом. Он мог противоречить Филиппу, но, когда дело доходило до вспышек насилия против короля, Вильгельм первый успокаивал их, первый осуждал применение силы и умолял применить разум.

Вильгельм пытался совершить невозможное. Он был глубоко потрясен тем, что узнал во Франции, открытая враждебность Филиппа заставляла его быть настороже, но он знал, что Нидерланды – законное наследство Филиппа и Филипп – их законный государь. Ему даже на ум не приходило низложить короля: это было бы нарушением всего, что он считал своим долгом и во что верил. Но существовал другой способ охранять Нидерланды от вторжения испанских идей и проникновения испанцев в правительство – соблюдать каждую букву (уместнее было бы сказать «все буквы») нидерландских привилегий. Если король Филипп считал это изменой, то ошибался. Таким образом, Вильгельм во всех своих поступках был и в теории, и на практике связан четкими формулами кодекса верности. В это время его часто компрометировали поведение его друзей, собственная популярность и крики толпы, но даже в ответ на самые сильные провокации он ни разу не отступил от стандартных правил поведения.

Филипп, покидая Нидерланды, оставил их в странном положении: свою политику постепенного размывания их устройства он прикрывал