Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они сопроводили меня в заведение в Нью-Йорке под названием «Велвью» или «Мелвью», и я должен сказать, что там не было никакой необходимости в «Моей подушке премиум-класса», потому что в вопросе абсолютного комфорта сложно превзойти роскошный уют комнаты с настолько толсто обитыми стенами». И наконец, выложив все карты на стол, Вайтбейт поднялся, но сперва ловко переместил барный счет на другой конец стола – трюк, которому он научился у индейцев Хиваро, специалистов в умении никогда не брать чек. Затем, улыбнувшись, он подмигнул и снова отправился в неизведанные моря.
Так, где я оставил этот кислородный баллон
То, как моя жена смогла превратить ингредиенты для отмеченного всевозможными наградами брауни в двенадцать идеальных квадратов гранита, было трюком, который смогли бы оценить только средневековые алхимики.
Когда я кусал один из них, мой зуб издал звук, похожий на тот, который издал Кракатау во время извержения. Так я оказался в комнате ожидания своего дантиста, где сидел, пытаясь отвлечься от страшной картины экзекуции бедного любителя сладостей, чей коренной зуб выдирали с помощью новейших строительных инструментов. Тогда-то я и заметил небольшой любопытный отрывок на страницах USA Today, привлекший мое внимание. Согласно их проверенным источникам, ежегодно порядка шести тысяч пациентов в Америке покидают операционные с губками, хирургическими щипцами и прочими медицинскими инструментами, которые по ошибке забывают внутри них. Я тогда переживал творческий кризис, начавшийся после того, как критики отозвались о моей последней пьесе так, словно это был пожирающий человеческую плоть вирус. И я ухватился за этот газетный кусочек как за отправную точку для вероятного бродвейского пастиша[62], который помог бы собрать немного зелени, необходимой для финансирования моего слабоумия, запланированного на золотые годы. Занавес поднимается над нашим главным героем, Майлзом Готли, энергичным молодым человеком двадцати шести лет, который зарабатывает крохи на жизнь, продавая мелочи. Понимание того, что именно это за товар, я чувствую, придет ко мне по мере обрисовки персонажей и подключится к основным темам.
Достаточно сказать, что Готли влюблен в сочную черноволосую Палестрину, чья средиземноморская красота подобна той, что заманивает моряков на верную погибель. Голоса обреченных матросов, как хор в греческих трагедиях, будут необходимы для лучшего объяснения сюжета. Возможно, также будет нужен хор греков и, может быть, даже игра в софтбол между двумя хорами, если история будет протекать слишком медленно. И хотя Палестрина любит Готли, ее отец, торговец армянскими коврами из старого света, мистер Таттердемелиан, хочет, чтобы его дочь вышла замуж за кого-то из ее круга, например за Ларри Фаллопиана, самого главного арт-дилера Нью-Йорка. Герой Фаллопиана основан на реальном человеке; Мюррей Веджетериан, владелец художественной галереи, ставший знаменитым после того, как продал величественную акварельную картину Мари Лорансен[63], изображающую двух лесбиянок, готовящих кошерную курицу, за шесть миллионов долларов. Поклявшись стать успешным, Готли собирает актерскую труппу, исполняющую авангардные пьесы, написанные палиндромами[64], но состав постепенно тает, когда артисты начинают умирать от голода. Первый акт заканчивается выступлением хора, который предупреждает, что никто не может скрыться от Господа, но иногда Его можно сбить с толку при помощи накладных усов.
Критики отозвались о моей последней пьесе так, словно это был пожирающий человеческую плоть вирус.
Во втором акте мы знакомимся с Андресом Вурмом, блестящим хирургом, и его женой Вендеттой, которая крутит роман с лесничим Вассервогелем. Доктор Вурм не понимает, зачем им нужен егерь, поскольку их семья живет в квартире на Парк-авеню. Доктор научился уживаться с грешками своей жены, но только потому, что он не знает, что означает слово «грешки», ведь она убедила его в том, что это название блюда мексиканской кухни. Он отыскал романтическое убежище в лице Ингрид Штик-Флейш, баронессы, происходящей из некогда знатного рода немецких промышленников, чьи заводы по производству вертолетов после войны были переоборудованы в фабрики, на которых стали шить кепки с пропеллерами. Она и ее брат Рудольф должны унаследовать семейное состояние после смерти отца, но старик уже тридцать шесть лет находится в коме. Они отключали аппараты жизнеобеспечения уже много раз, но отец опять включал все обратно. Вурм хотел бы сбежать с Ингрид, но у него не хватает духу, потому что, хотя он и обладает миллионами, все его деньги из монополии. Тем временем Готли просит руки Палестрины. Она дает согласие, но когда он узнает, что она обещала ему только свою руку, в то время как остальная часть ее тела переходит Ларри Фаллопиану, парень глотает капсулу с цианидом, которую носит с собой на протяжении двух лет, переживая, что нужно ее использовать, пока не выйдет срок годности. Готли падает, схватившись за живот, и его срочно доставляют в больницу, где кладут в отделение интенсивной апатии. Находясь на пороге смерти, он просит последний раз взглянуть на Палестрину или, если она занята, на любую из женщин, которые позировали в купальнике на обложке Sports Illustrated. Требуется операция, и доктора Вурма срочно вызывают в больницу как раз в тот момент, когда он застает свою жену и Вассеркогеля, занимающихся любовью. Он вызывает обидчика на дуэль. Обсуждаются рапиры и пистолеты, и Вурм выбирает шпагу, в то время как Вассеркогель будет стрелять.
Но неотложная медицинская помощь берет верх, и Вурм убегает.
В больнице он переодевается в операционный халат, когда медсестра, мисс Вакстрэп, врывается, задыхаясь, и сообщает ему, что он только что выиграл триста шестьдесят миллионов долларов в Лотерее Нью-Йорка, и теперь они с Вурмом могут наконец-то сбежать вместе. Я думаю, что второй роман между медсестрой Вакстрэп и доктором даст нам отличную сюжетную линию с богатым потенциалом для эмоциональных сцен, особенно если мы разлучим ее при рождении с сестрой-близнецом. Внезапно, разбогатевший, словно Крёз, Вурм звонит своему адвокату Джейсону Хейрпису и просит его вручить Вендетте бумаги о разводе, обвиняя ее в безрассудном наборе веса и утверждая, что хоть он и поклялся у алтаря быть с ней в болезни и здравии, в богатстве и в бедности, в горе и в радости, раввин ни разу не упоминал