своей мысли, когда близкие люди не вполне усваивают их. И может быть, не будь меня — Лев Николаевич бог знает куда ушел бы в своих умозаключениях. А теперь он сдерживает себя и идет равномерно в одном и том же направлении.

Я был восхищен таким метким и образным сравнением. Графиня думает так, как думают и многие согласные с Львом Николаевичем в его оригинальном мировоззрении. Сам он требует громадных скачков, она же хочет строить лестницу. Лев Николаевич сразу требует подвигов — Софья Андреевна приноравливается к слабостям человеческого естества. Отсюда получается кажущееся противоречие и принципиальная оппозиция графини. Между тем она рассуждает, с своей точки зрения, очень правильно, и в высказываемых ею мыслях видна большая обдуманность".</i>

Они были счастливы, а потом доводили друг друга чуть не до самоубийства — мир вообще непрост.

Перед смертью Толстого его жену не пустили к нему. История эта тёмная, и непонятно, кто точно настоял на этом.

Давным-давно, в конце 1919 года в США приняли "сухой закон", был только что подписан Версальский договор, Саарская область перешла под управление Лиги наций, демилитаризована Рейнская область, установлены размены репараций и Германия лежала у ног победителей. И в этом, 1919 году в ней создана Национал-социалистская рабочая партия. Резерфорд открыл протон, а Афганистан получил независимость.

В этот год, 4 ноября, Софья Андреевна Толстая скончалась.

Извините, если кого обидел.

20 января 2010

История про розы

А вот новость про то, что Эдгар По не получил причитающихся роз — куда тревожнее прочих. Куда тревожнее.

Извините, если кого обидел.

20 января 2010

История про приход и уход (XVI)

Во второй половине дня мы оказались в Перемышле, а ближе к пяти уже в Калуге.

Там мы постучались в уже пустой музей Циолковского.

МИСТИК С ДИРИЖАБЛЕМ

или

Калужский мечтатель

…В городе Калуге есть местный святой — это блаженный Лаврентий, что большую часть жизни сидел спокойно. Однако на некоторых иконах его изображают с топором. Действительно во время одной из битв с басурманами, он спас положение в битве на кораблях. Лаврентий, вроде бы сидевший в своей норе, вдруг появился подле князя и покрошил всех врагов в капусту, а потом снова вернулся к своим блаженным занятиям.

Я представлял себе этого святого похожего на Герасима, лишённого собаки.

С нечленораздельной речью и острым топором. Скрытая сила, и недоступное обывателю служение. Вечная готовность благостного человека упромыслить врагов Отечества и вернуться домой как ни в чём не бывало.

Но гениями места в Калуге стали совершенно другие люди. Калуга была городом самозванцев — тропинку начал торить известный, хотя и второсортный персонаж. Здесь жил и пользовался почётом Лжедмитрий II, пока его не зарубил на охоте обиженный сподвижник Урусов. Могила его с почитанием содержалась в одном из соборов — дальнейшая судьба её неизвестна, а собор был, вестимо, разрушен.

Лжедмитрия убили в лесу через реку от музея космонавтики.

И это ключ к Калуге — ни заточник Шамиль, живший тут в ссылке, не знаменитые калужские спички тут самостоятельного значения не имеют.

Мистика царит в этом городе, как не отмахивайся от неё топором Лаврентий.

Главный человек — это мистик Циолковский. Человек с шаром, которому судьба вложила в руки космическое яйцо.

Мы въезжали в Калугу вечером и в дороге говорили о глобусах.

Глобусы, известное дело, бывают разные. Раньше, при Советской власти, на спичках, что стоили тогда ровно одну копейку, изображали дом-музей Циолковского — с каким-то встроенным толстым тупым пенисом. Другой пенис поострее стоял рядом — на горе, рядом с огромным шаром, что символизировал Землю — или спускаемый космический аппарат.

Шар был похож на глобус, точно так же, как были похожи на глобусы десятки спускаемых космических капсул советского производства. Они были похожи на уменьшенные модели земного шара, что сыпались с небес, вместо Арарата выбирая Джезказган.

Мои знакомцы-лесопильщики как-то приехали в Калугу в грозовую ночь — правда совсем не затем, чтобы сличить художественный шедевр по цене 1 коп. с реальным пейзажем. В эту грозовую ночь, поднялся страшный ветер.

Оказалось, что гигантский шар на горе, сделанный из листового алюминия — внутри полый. Он крепился к постаменту тремя болтами. От порыва сильного ветра болты, наконец, лопнули, и шар покатился по безлюдной вечерней улице. В небе бушевали сполохи, страшный шар катится под уклон. Блики сверкали на его поверхности. Нетрезвые обыватели застыли у окон со стаканами в руках и стеблями зелёного лука во рту. Земля стронулась с места, и не найдя точки опоры пошла в разнос.

Лаврентий спал, и наточенный топор отделял его от мира, как меч от Изольды.

Ну, а другие путешественники, посетившие иные города, рассказывают эту историю по-своему.

Извините, если кого обидел.

20 января 2010

История про приход и уход (XVII)

И вот, наконец, миру явился Циолковский. Он похож на гения места Калуги, хотя родился в Рязанской земле. Одновременно он икона советской космонавтики, что-то вроде Иоанна, предтечи спасителя Королёва. Судьба икон всегда незавидна, да и судьба всякого предтечи — тоже. Посмертная история Циолковского чем-то напоминает историю Чернышевского — да не того, что мы знали со школы, а того, что был описан Набоковым. Набоковский герой получает в качестве рецензий на свою книгу о критике-демократе целый ворох бессмысленных статей, и, среди прочих, отзыв Кончеева — читай — Ходасевича: "Он начал с того, что привёл картину бегства во время нашествия или землетрясения, когда спасающиеся уносят с собой всё, что успевают схватить, причем непременно кто-нибудь тащит с собой большой, в раме, портрет давно забытого родственника. "Вот таким портретом (писал Кончеев) является для русской интеллигенции и образ Чернышевского, который был стихийно, но случайно унесен в эмиграцию, вместе с другими, более нужными вещами", — и этим Кончеев объяснял stup?faction, вызванную появлением книги Федора Константиновича ("кто-то вдруг взял и отнял портрет")".

Одни бормочут, что Циолковский — мистик и фёдоровец, другие вострят за этакое ножи, одни отнимают у него лавры автора формулы реактивного движения, другие и вовсе выкидывают его из колыбели человечества.

У Циолковского было четыре агрегатных состояния. Одно состоялось и длилось при царизме — время аскетичных занятий науками и философствований в духе Бёме, когда, оторвав глаза от верстака, он видел в небе знамения. Второе — в первые послереволюционные годы — когда Земля соскочила со своей оси, и от Солнца оторвался кусок. Тогда