— Вы планируете охранять меня всю ночь? Убедиться, что я не убегу под покровом ночи со столовым серебром?

Ее сарказм заставил его улыбнуться. Отважная малышка, учитывая, что у него на руках все карты.

— Вообще-то я здесь с благородной миссией. Хотел перебинтовать вашу рану, чтобы предотвратить инфекцию. Все еще болит? — Он старался говорить легко и дружелюбно.

— Что? А, моя рука. Ну, я хорошо спала часть дня, но теперь рука снова разболелась.

— Виски не облегчило боль? — Он указал на бутылку, выглядывающую из складок одеяла возле ее ноги.

— А, я… я сделала всего несколько глотков, возможно, недостаточно для медицинских целей или чтобы вызвать пьяный ступор, — оправдываясь, ответила Пейшенс.

Прохладный апрельский ветерок наполнил воздух запахом жимолости и сирени. Время работать. Он внимательно посмотрел на ее строгую муслиновую ночную сорочку, прежде чем знаком приказать Пейшенс расстегнуть ее, чтобы он мог добраться до ее забинтованной руки.

С тяжелым вздохом она повернулась к нему спиной, пока расстегивала пуговицы, и осторожно вытащила поврежденную руку из рукава. Забавляясь, он наблюдал, как она прижимает к себе рубашку, явно не желая показывать больше, чем необходимо.

Брайс поставил поднос себе на колени и наклонился к Пейшенс. Пока он разматывал старый бинт, обрабатывал рану и делал новую повязку, каждый раз касаясь переда ее сорочки, он чувствовал ее затвердевший сосок.

— Ну, вот и все, — сказал он, перевязав рану. — Еще один день в постели, и боль пройдет. А если усилится, я пришлю лауданум.

— Уверена, что завтра я буду чувствовать себя гораздо лучше, и очень хотела бы приступить к своим новым обязанностям.

— Посмотрим, — уклончиво ответил Брайс, вспоминая о поцелуе на полу позапрошлой ночью. Интересно, помнит ли она. У него не было причин оставаться, но ему не хотелось уходить, не ощутив снова вкуса ее губ.

Она с готовностью приняла его поцелуй, но ему пришлось остановиться прежде, чем присоединиться к ней в постели, хотя Брайс знал, что они оба этого хотят.

Так и не придумав подходящего объяснений своему поведению, он судорожно сглотнул и выпалил:

— Я хотел посмотреть, так же ли сладок ваш поцелуй, каким он запомнился мне с позапрошлой ночи.

Потрясенная Пейшенс распахнула глаза. Он кивнул:

— Чем больше я практикуюсь, тем лучше целуюсь. Не так ли?

— Я попросила бы вас, милорд, найти себе другую партнершу для практики. Мне не нужен дальнейший инструктаж, и я не хочу его, — заявила Пейшенс, вскинув подбородок.

— А я уверен, что вам нужен… — он помолчал, — дальнейший инструктаж.

С этими словами он вышел из комнаты.

Глядя вслед графу, Пейшенс положила руку на свои дрожащие распухшие губы. «Что я наговорила? Руперт был прав, этот человек опасен, но не в том смысле, в каком нам обоим казалось».

Она все еще ощущала его губы на своих. Тут что-то не то. Никакой мужчина не целуется так, как он, если только женщина не его жена или любовница. А она не была ни той, ни другой. Неужели она на пути к проклятию? Джеймс осудит ее за то, что она ответила на поцелуй графа, за то, что позволила порочной страсти овладеть ею.

Она не поощряла его светлости, но не противилась его поцелуям и ласкам. Совсем наоборот. Стоило ей вспомнить о них, как сердце ее начинало учащенно биться.

Пейшенс сделала несколько глубоких вздохов, чтобы привести свои мысли в порядок. Казалось, невозможно сожалеть о том, что произошло между ними, время не повернешь вспять, главное — как прошлое отразится на будущем.

Ее будущее. Что оно готовит? До настоящего момента история ее жизни была историей постоянной любви и поддержки четырех ее братьев и ее жениха, Ричарда. Когда Ричард умер, она перестала мечтать о семье. Мечты — это для юных девушек.

Страсть никогда не была частью их отношений с Ричардом, но ведь она тогда не знала, что из простого прикосновения или обжигающего взгляда могут родиться гораздо большие эмоции и чувства. Что в жизни есть что-то слаще, чем шоколад, более яркое, чем цвета радуги, более благоухающее, чем многообещающий нектар цветущей жимолости. И все — вот оно, бери, если знаешь, где это найти.

А ее учитель был щедрым и умелым. Было что-то большее, и было правильно хотеть этого. Сочтет ли Бог ее порочной за желание испытать то, о чем она понятия не имела? И хотя ей претила надменность его светлости, когда он заявил, что ей нужно больше практики, его поцелуи зажгли давно дремавшие искры огня в ее душе.

Устроившись удобнее в постели, Пейшенс решила продолжить поиски способа освободить Руперту и бороться за что-то большее, что, возможно, принесет ей настоящее счастье.

На следующее утро Пейшенс спустилась по сверкающей темно-вишневой лестнице, стараясь не делать резких движений рукой. Проснулась она рано, ощутив боль в руке и чувство голода. На умывание и одевание ушло больше часа. Надев чепец и нацепив на нос очки, Пейшенс, наконец, вышла из своей комнаты.

Мистер Гиббс, когда Пейшенс пришла на кухню, сказал ей:

— Его светлость велел мне показать вам бухгалтерские книги в его кабинете. Видимо, считает, что вы кое-что мыслите в арифметике.

Чуть позже она села в кресло графа, подальше от любопытных глаз. Чай и недоеденный бисквит стояли рядом.

Хватило нескольких минут, чтобы понять, что она не сможет работать в этой мрачной атмосфере. Пейшенс поднялась с кресла и пошла к окнам, чтобы раздвинуть парчовые занавеси.

Золотистые пылинки плясали в широких потоках солнечного света. Внимательно осмотрев кабинет, Пейшенс, к своему ужасу, обнаружила в углу коробки с книгами и пустые книжные полки на стенах.

Дом больше напоминал гостиницу. Пейшенс занялась книгами.

Утро плавно перетекло в день и прервалось, лишь, когда Лем принес ей поесть. Пейшенс решила отнести пустой поднос в кухню.

Ну что за тупица! Почему не поискать в его письменном столе возможные доказательства его плана? Ее руки дрожали от страха, когда она потянулась к первой ручке. Тут Пейшенс вспомнила, что она на стороне закона, и надеялась, что констебль ее поддержит. Возможно, здесь вообще нечего искать, граф слишком умен, чтобы допустить промах.

Три ящика открылись без труда, но ничего компрометирующего в них не оказалось. Остальные три были заперты. Ничего, за что можно осудить этого человека, кроме его тревожащих поцелуев и наполненных страстью ярко-синих глаз.

Кто он такой на самом деле? Пейшенс собственными ушами слышала, как граф предлагал продавать английские секреты. Быть может, он ни в чем не виноват, только в преднамеренном соблазнении, которому она, похоже, поддавалась снова и снова. Может быть, это небольшое облегчение для нее, но все равно остаются два вопроса; кто убил ее кузена и кто такой тот англичанин, виновный в предательстве.