выступал? Профессионально, в представлениях?

— Ну да, было, — обескуражено согласился Томми.

— Что ж, Зейн. Понимаешь ли, все школьные соревнования — любительские мероприятия. И выставлять тебя, профессионального гимнаста, против мальчиков, у которых нет твоих преимуществ… Короче говоря, включить тебя в команду было бы несколько нечестно по отношению к другим.

Следующую минуту Томми чувствовал себя так, будто сиганул с мостика и обнаружил, что сетки нет на привычном месте. Но потом самообладание, с таким трудом обретенное на манеже, взяло верх. Он выпрямился.

— Как скажете, сэр. Вам решать.

— Мы не хотим, чтобы кто-то обладал преимуществом перед другими.

— Конечно, нет, сэр, — сухо согласился Томми.

Какие еще преимущества? Я что, в цирке в баскетбол играл?

— Ничего личного, Том. Такое могло случиться с каждым. Например, олимпийская звезда Джим Торп… слыхал о таком? Так вот, его дисквалифицировали на Олимпийских играх, потому что он год играл в бейсбол на полупрофессиональном уровне.

Тренер Сеймур говорил еще несколько минут, задавая глупые вопросы о цирке — видно, пытался убедить, что действительно не питает личной неприязни. Но

Томми отвечал односложно и ушел при первой же возможности.

Теперь, в своей комнате, мальчик снова размышлял об окружающей его отчужденности. Он мог поддерживать себя в форме физически, но чувства тайминга, точности и равновесия требовали практики не меньше. Следующим летом понадобятся недели, если не месяцы, чтобы вернуться на тот уровень, где он был в сентябре. Все артисты брали отпуск в конце сезона, однако не такой длинный. Надо было трудиться, тренироваться. Одно дело, если ты любитель, работающий от случая к случаю — когда у кого-то есть время научить. Но если он хочет выступать на манеже в следующем году — а он хотел — следовало репетировать. Причем с кем-то.

Сбросив обувь, Томми пошел в кухню за молоком. Но, открыв дверцу холодильника, он услышал отца во второй спальне. Изумленный, Томми собрался было окликнуть его, однако быстро захлопнул рот. Отец делал неслыханное — повышал голос. Как и все люди, работающие с большими кошками, Том Зейн двигался быстро, но не резко. А еще подчеркнуто ровно и тихо говорил. Сейчас же он кричал в явственном гневе.

— Да, черт побери, а еще это значит, что тебе пора завязывать с этой чепухой и перебираться со мной на зимнюю стоянку! Бесс, хватит уже все усложнять!

— Том, ему всего четырнадцать. Ему надо жить нормальной жизнью. Вечеринки, свидания, бейсбол, баскетбол, рыбалка…

— Слишком поздно, дорогая. Слушай, наверное, это моя вина… мне хотелось, чтобы ты и парень ездили со мной. Но Томми… признайся, что…

Томми на цыпочках вернулся в спальню, обулся и намеренно шумно протопал в кухню.

— Мам, я дома!

Родители вошли в комнату, и Томми притворился удивленным.

— Ой, папа, что это ты тут делаешь? Сегодня ведь среда.

— У меня должна быть причина?

Томми пожал плечами.

— Ты сегодня поздно, — заметила мама. — Что-то случилось?

— Разговаривал с тренером. Меня не берут в команду.

— Почему же, сынок? — поинтересовался Том Зейн.

— Тренер сказал… видно, у них есть какое-то правило… В общем, я профессионально занимался гимнастикой. И поэтому им не подхожу. Я ему не говорил… Наверное, кто-то узнал. Он сказал, это будет нечестно по отношению к другим детям.

— Видишь? — сказала Элизабет Зейн поверх головы сына.

— Я вижу одно, — Том выдвинул челюсть. — Если бы он ходил в школу рядом с зимней стоянкой, где цирковых не держат за чудаков, ему не пришлось бы сейчас это рассказывать. Тебе очень хотелось в команду, Том-младший?

Томми посмотрел отцу в глаза.

— Нет, папа. Не особенно

Том Зейн не ответил.

— Беги одевайся. Хочу свозить вас с мамой к Ламбету. Король так одряхлел, что его пришлось пристрелить, и Ламбет купил нового льва. Я с ним еще не работал, — отец полез в карман. — Тебе письмо. Пришло на зимнюю стоянку.

Удивленный, Томми взял конверт. Он никогда не получал писем, а для традиционного рождественского поздравления от Маленькой Энн было еще слишком рано.

В конверте лежала цветная открытка — с песком и голубым океаном. На чистой стороне Марио написал: «Я сейчас даю уроки в балетной школе. Мало кто учится так же легко, как ты. Анжело передает привет. Скоро встретимся». Томми впервые увидел почерк Марио — квадратный, очень мелкий, с прямыми строчками и тщательно выведенными горизонтальными палочками у каждой буквы «т» — больше похожий на рисунок, чем на письмо.

Положив открытку в карман пальто, Томми пошел к машине.

Запах зимней стоянки — животных, ткани, сена, стружки, навоза — был знакомый, и Томми понял, что соскучился. Вокруг было довольно пусто. Мало кто из артистов оставался с Ламбетом на зиму: большая их часть расходились по стационарным циркам и театрам.

Томми заглянул в трейлер Ма Лейти, показал ей открытку — от этого одиночество стало еще острее. На манеже работали всадники. Вернувшись, в конце концов, к родителям, Томми обнаружил, что к ним присоединился Большой Джим Ламбет.

Мама почесывала старика Люцифера палкой сквозь решетку, и Томми поежился. Он не любил котов.

Люцифер появился на свет в цирке — Томми слышал эту историю сотни раз. Как и большинство родившихся в неволе хищников, Люцифера сразу забрали от матери

— запертые за решеткой львицы обычно убивают новорожденных. Бесс Зейн выкормила котенка из бутылочки. Он спал с ней в одной кровати, пока не стал почти взрослым.

Все в цирке знали, что Бесс умеет ладить с животными. Когда Томми был совсем маленьким, она выходила в большую клетку с отцом — открывала и закрывала решетки, иногда работала со зверями. Со львами мать управлялась так же хорошо, как отец, но перестала выступать на манеже, когда Томми исполнилось шесть. Старый Люцифер был ее любимцем. Люцифера Томми не боялся, просто терпеть не мог видеть