– Да, мой заместитель курировал этот проект, – подтвердил Богомолов. – Он знал его от и до. Это заказ особой важности. Он лично формировал коллектив разработчиков, дробил его на секторы, организовывал работу. Теперь придется искать замену Владимиру Кирилловичу… – Директор немного побледнел. – Простите, до сих пор не укладывается в голове. Мы работали вместе четыре года… Завтра состоятся похороны, надо выделить деньги на поминки, отправить на кладбище часть сотрудников…

– В пятницу он вел себя как обычно?

– Совершенно, – уверил Богомолов. – Настроение у Владимира Кирилловича было приподнятое. А почему вы спрашиваете? – насторожился вдруг директор. – Насколько мне известно, произошел несчастный случай на рыбалке: Владимир Кириллович неловко поскользнулся, разбил голову…

– Есть основания полагать, что произошло убийство.

Фраза была тщательно выверена. Ее следовало произнести. И ничего страшного, что это заявление станет известно коллективу. Интерес комитета к институту при условии несчастного случая малообъясним. Тот же интерес в связи с убийством – логичен. Одна из основных версий случившегося – служебная деятельность потерпевшего.

Богомолов побледнел еще сильнее. Но самообладания не потерял.

– Позвольте, это какая-то ерунда…

– Считаете, КГБ занимается ерундой?

– Нет, я не это хотел сказать… – директор замолчал, голова заработала в нужном направлении, потекли мысли – и ни одной позитивной. Лейтмотив понятен: для засекреченного учреждения наступали сложные времена.

– Позвольте спросить… Вы уверены, что это убийство?

– Это более чем вероятно.

– Да уж, обрадовали… – Глеб Илларионович шумно выдохнул, задумался. Михаил не прерывал поток его мыслей, изучал лицо директора. – И уже известно, кто это сделал?

– Прорабатываются версии, – уклончиво отозвался Кольцов. – Преступление будет раскрыто. Вспомните, Глеб Илларионович, товарищ Запольский в последнее время не высказывал чего-нибудь необычного о работе института? Может, его не устраивал кто-то из сотрудников? Или он имел претензии к соблюдению режима секретности?

– Не припомню. – Богомолов вышел из оцепенения. – Владимир Кириллович был технарем с большой буквы. Замещал меня именно по техническим вопросам – остальные аспекты деятельности учреждения его не касались. Позвольте еще вопрос, Михаил Андреевич. Интерес вашего ведомства… вызван только возможным убийством моего заместителя?

– Да, а чем же еще? Вопрос в том, почему его убили? Для кого был опасен ваш заместитель?

Директор перестал задавать вопросы. Он умел совершать в голове элементарные действия. Компетентные товарищи прибыли из Москвы – это не секрет. Запольского убили в субботу утром. Чекисты уже летели из столицы. Имели дар предвидения? Директор решил не касаться скользкой темы. И правильно.

– Мы намерены поработать в вашем коллективе. И давайте без лишних вопросов, Глеб Илларионович. Нужны пропуска на несколько дней. Сотрудники обязаны искренне отвечать на все вопросы, даже на неудобные. Никакой показухи. Сколько человек задействовано в проекте?

– Несколько десятков… Коллектив сводный, полгода трудится в данном направлении. Другими проектами эти люди не занимаются.

– Отлично. Именно эти сотрудники нас и интересуют. Они обособлены территориально?

– Да, это западное крыло нашего этажа…

– Хорошо. Что по первому отделу?

– Это епархия товарища Урсуловича… Этажом ниже. В отделе четверо – он и трое подчиненных. Не сомневайтесь, там все отлажено и соблюдается строжайшая секретность.

– Товарищ Урсулович из органов?

– Да, сейчас он на пенсии. Раньше работал в 5-м отделе областного УКГБ.

Идеологические диверсии, понятно… Первые отделы существовали почти на всех советских предприятиях. А уж в закрытых учреждениях – их просто не могло не быть. Режимные подразделения контролировали секретное делопроизводство, обеспечивали режим секретности и сохранность документов. Все печатные машинки, копировальная техника и прочая аппаратура для печати находилась в их ведении. Отделы контролировали доступ к информации, всевозможные публикации. Личные дела сотрудников хранились в этих отделах, а также специальные анкеты, где указывались политические взгляды, отмечались поездки за границу, участие в сомнительных собраниях, мероприятиях, доносы и наветы, сведения о неблаговидном поведении.

Секретные материалы делились на три категории: «Для служебного пользования», «Секретно» и «Совершенно секретно». Работники режимных отделов контролировали допуск к этим материалам. Прикомандированные к первым отделам сотрудники КГБ были не редкостью. В основном это пенсионеры – их называли «офицерами действующего резерва». Они и возглавляли эти структуры.

– Теперь по отделу, занимающемуся проектом. Как строится работа – в общих чертах?

– Технические задания мы получаем из Москвы. Если конкретно – из НИИ приборостроения. Надзор за этапами осуществляют структуры Министерства общего машиностроения. Надзирающих много, но так и должно быть: не троллейбус проектируем, гм… Доставка – фельдъегерской почтой, под охраной. Груз упакован, опечатан, все как положено. В московском НИИ делают все расчеты, составляют электронные схемы: в изделиях, сами понимаете, сложная электронная начинка… В нашем институте дорабатываются узлы и механизмы, мы же проводим компоновку. Кое-что улучшаем, совершенствуем – но только по согласованию с Москвой. Разгонные блоки, система устойчивости изделия в полете – это исключительно наши разработки. Многое приходится переделывать, буквально разбирать по винтикам целые узлы. Вы, может быть, не в курсе, но была череда неудачных испытательных пусков, после которых переделки были просто тотальные…

– Используете устройства ЭВМ?

– Да, отдельные расчеты ведутся электронным способом. Используем только отечественную технику. Это машины «Искра», ЕС-2701. Так называемые программоуправляемые ЭВМ. Громоздкие, неповоротливые изделия, в них используются перфоленты и перфокарты. За рубежом подобные машины называют компьютерами. Считается, что за ними будущее, но как-то, знаете, слабо верится, – Богомолов скептически хмыкнул. – Наши инженеры со счетными машинками, логарифмическими линейками и таблицами Брадиса вдвое быстрее проведут такие расчеты… Так что это направление пока второстепенное. Далее, об интересующем вас проекте. В первую очередь это ГИП – главный инженер проекта, Лазаренко Игорь Дмитриевич. Первоклассный специалист, отзывчивый человек, примерный семьянин, пользуется уважением коллег…

– Глеб Илларионович, давайте без этого, – поморщился Михаил, – мы все смотрели «Семнадцать мгновений весны».

– Хорошо, извините. – Директор смущенно кашлянул. – В подчинении Лазаренко – объединенный проектно-технологический отдел, отдел автоматики и группа конструкторов. Это порядка 25 человек руководящего состава и рядовых инженеров.

– У кого из них первая форма допуска?

– Мм… ни у кого. Первая форма – у меня, у товарища Урсуловича и еще у пары сотрудников, но они не имеют отношения к проекту. Также высшим уровнем допуска обладал товарищ Запольский, но он… вы знаете. Позвольте объяснить…

– Без сложностей, Глеб Илларионович.

– Хорошо. Первая форма – допуск ко всему проекту в целом. Эти люди могут без оглядки на первый отдел получать любые материалы, работать с ними. Выносить из института, разумеется, запрещено. В этом деле много нюансов, трудно объяснить неподготовленному человеку. Высшей формы допуска нет даже у Лазаренко. У него – вторая. Он имеет допуск ко всем материалам, кроме тех, на которых значится гриф «Совершенно секретно». Но, как правило, к рабочей документации это не относится. В противном случае некому было бы проводить и контролировать работы. Вторая