что сейчас будет передано важное правительственное сообщение. Через несколько секунд Левитан счастливым металлическим го- лосом объявил, что впервые в космос полетел человек – советский космонавт Юрий Гагарин! Глеб сам не понял, как все произошло: он встал из коляски, открыл дверь в коридор и сделал несколько шагов в сторону ванной:

– 

Мама,

мамочка!

Иди

сюда!

Человек

в

космос

полетел!

Мама вышла из ванной на крики сына, увидела Глеба стоящим посреди коридора и бросилась к нему.

– 

Что

случилось,

сыночек?!

Что

случилось?!

–

потрясённо

по-

вторяла

она.

–

Тебе

не

больно,

сыночек?!

– 

Не

больно!

Совсем

ничуточки

не

больно,

–

почему-то

кричал

Глеб.

–

Мне

ничуточки

не

больно!

Он почувствовал неимоверную тяжесть в ногах, упал в изнемо- жении на пол и зарыдал от избытка охвативших его чувств.

7.

Наступило лето. Детей из садика перевезли на дачу в Сиверскую. Глеб настолько окреп, что коляску оставили дома. Мама поехала с садиком. Она теперь совмещала работу нянечки и массажистки: дядя Сеня через своего фронтового друга помог ей окончить какие- то вечерние краткосрочные курсы массажисток. Маме выдали настоящий синенький диплом об окончании курсов, которым она очень гордилась.

Правда, в Сиверской с Глебом чуть было не случилась беда. Перед обедом дети резвились на берегу пруда. Глеб вместе со всеми играл в пятнашки. Получалось у него не очень – ноги еще были слабоваты. В какой-то момент они его подвели, и Глеб плюхнулся в пруд лицом вниз. Всё могло окончиться трагически, но подоспела воспитательница. Та самая, которая осенью стучала ему по лбу наду- вным шариком. Она подхватила Глеба под мышки так быстро, что он даже не успел наглотаться воды. Но Глеб все равно умудрился после этого заболеть: то ли от холодной воды, то ли от стресса. Поднялась температура и два дня Глеб пролежал в изоляторе в забытьи. Мама не отходила от него, выхаживала с помощью молока и ласковых слов. И то, и другое помогло: Глеб быстро стал выздоравливать. К осени он окреп настолько, что уже почти не выделялся своим нездоровьем среди остальных детей. Одна красивая девочка из их садика, Ира Жиляева, даже влюбилась в него. Но Глеб взаимностью не ответил, потому что Ира Жиляева была, по его мнению, дурой.

Последний детсадовский год в жизни Глеба пролетел со скоро- стью гагаринского космического корабля. По мере взросления Глеб нащупывал в себе свои таланты. Его любовь к рыбьему жиру уже никого не восхищала, да и сам Глеб понял, что пить рыбий жир – это не талант, а обжорство. Вот у соседа Феликса Рафальсона был талант. Он занимался фехтованием, был рапиристом. Все время ездил на соревнования и занимал первые места. При этом Феликс по-прежнему оставался угрюмым и молчаливым. Но к Глебу от- носился хорошо: давал подержать в руках свою тяжёлую рапиру, а однажды даже рассказал, что у него в спортивной секции есть собственная девушка. Зачем нужны собственные девушки, Глеб не

знал, но спросить об этом у Феликса постеснялся: слишком взрос- лым был Феликс и немногословным.

Но свои личные таланты Глеб в себе искал и находил. Он был похож на настройщика пианино, который, затягивая или приспу- ская струну, придавал ей необходимый точный звук. Например, он обнаружил в себе неожиданные математические способности. Он считал всё, что видел: людей, деревья в парках, автомобили на улице. Когда вместе с мамой ходил в магазин, быстро и точно подсчитывал в уме сделанные затраты. Каким-то образом освоил дроби.

Иногда к ним в гости захаживал Земляк, ставший к тому вре- мени еще большим начальником – стал руководить всей солидной сетью «Ленплодовощ». Видя математические способности Глеба, он безапелляционно заявил: в торговлю тебе надо – огромных высот можешь достичь. Если не посадят, конечно.

Глеб не хотел, чтоб его посадили. Да и в торговлю не хотел. Мечта стать полковником по-прежнему не покидала его.

Мама гордилась математическими способностями сына. Она считала, что Глеб пошел в своего отца – колхозного счетовода, ма- тематика и интеллихента.

Желая развивать сына в гармонии с окружающим миром, мама водила Глеба раз в месяц в филармонию. Поначалу филармония произвела на Глеба огромное впечатление необычностью своего предназначения и внешними атрибутами. Особо восхитил орган с его многочисленными трубами. Но сами концерты, в том числе и органные вечера, на которые детей почему-то пускали, не по- нравились. Мама делала вид, что понимает музыку, хотя томилась не меньше Глеба. Глеб же, сидя на балконе, развлекался по-своему. Сначала он считал всех лысых дядей в зале. Потом – количество труб в органе. После этого наступало самое интересное: количество лысых он делил на количество труб в органе, а потом наоборот – трубы на лысых. В результате сложения дробей наступал главный результат: концерт заканчивался.

С каждым приходом в филармонию результаты подсчетов были разными, поскольку количество труб в органе было величиной по- стоянной, а количество лысых в зале менялось.

Наступил счастливый момент: мама продала инвалидную коляс- ку и на вырученные деньги купила Глебу настоящий двухколёсный велосипед, который сыном был освоен через два дня, четыре синяка

и восемь ссадин, полученных в результате падения. Арифметическая прогрессия – сам себе объяснил ситуацию Глеб.

Другим талантом, который обнаружил в себе Глеб, было умение сочинять стихи. Он сочинял их постоянно, подражая то Пушкину, то Шекспиру, то непонятно кому – вероятно, самому себе. Его шедевром стали строки, над которыми смеялись даже хмурные Рафальсоны:

Солнышко светит, Дяденька поёт.

Это дядя Петя – Он круглый идиот.

Правда, Рафальсоны смеялись не столько по поводу талант- ливого произведения Глеба, сколько потому что у тёти Сони был старший брат – Пётр Моисеевич, который преподавал в консерва- тории вокал. Правда, этот факт семейной истории Рафальсонов в их коммунальной квартире известен не был.

Мария Гавриловна и Глеб связь с родной Мартоношей не те- ряли. Иногда мама Глеба звонила по междугородной связи в мар- тоношский сельсовет, но дозваниваться удавалось не всегда: связь была ненадежная. Да и дорогое это было удовольствие – звонить по межгороду.

Мама часто писала в село своим подругам и Мыколе Григоричу. Сначала писала по-украински, потом начала сбиваться на русские слова. В селе немного этому удивлялись, но относились с понима- нием: Маня становилась городской дамой.

Из Мартоноши к ним в квартиру на Фонтанке примерно раз в два месяца приходила посылка от Мыколы Григорича. Содержимое всегда было примерно одинаковым, но с вариациями. Когда мама