Сравнение оказалось не в пользу мужа.

В колонию я сразу не поехала. Как и планировала, вышла в районном селе и, купив новую симкарту, решила позвонить девчонкам. Марина долго не отвечала, и, уже подумав, что та просто отключила звук вызова, вдруг услышала короткое «да». Но трубку взяла не она. Хоть мы и редко говорили по телефону – в этом практически не было необходимости – я знала манеру Марины тянуть гласные в слове «алле», поэтому просто молчала, надеясь, что собеседник на том конце скажет что-то еще. Послышался шорох, какая-то возня и я наконец-то узнала голос Марины.

– Это я. У вас там все нормально? – мои собственные проблемы отодвинулись, я боялась, что без меня у них снова что-то случилось. Она успокоила, сказала, что трубку взяла Наталья. «Странно, – мелькнула мысль в голове, – не помню, чтобы кто-то себе подобное позволял»

– Жду автобус, – сообщила я подруге. И прервав поток вопросов, посыпавшихся из трубки, как из рога изобилия, добавила: – Расскажу по приезду, – нетерпеливая Марина жаждала узнать все новости первой.

До рейса, следующего в поселение, была еще уйма времени. Автовокзал практически пустовал, лишь несколько пассажиров, в ожидании, скучали сидя на жестких, истертых сидениях. Посидев минут двадцать, я вдруг вспомнила, что обещала Вике привезти из города книгу на английском, она лежала в моем рюкзачке. «Возможно, – подумала я, глядя на стрелки вокзальных часов – успею попить чаю в компании Викиной мамы». То, что из автовокзала, вслед за мной, кто-то вышел, меня не насторожило.

Он окликнул меня на углу старого, полуразрушенного, двухэтажного барака, ждущего своей очереди на снос. Дом подполковника находился метрах в пятистах от того места, где я шла, погруженная в свои мысли, как вдруг услышала за спиной мужское, чуть сдавленное: «Серебрянская!».

Парень был совершенно мне не знаком, еще и кепка, сильно надвинутая на лоб, мешала рассмотреть его лицо. Походка незнакомца, напоминала марионетку: дерганая, резкая. В считанные секунды он подскочил ко мне. Лишь краем глаза я уловила движение его руки и зажатый в ней нож. Грудь пронзила резкая боль. Мир взорвался, мне стало трудно дышать.

– Будешь там, передавай привет Максу. Скажи от Хорька, – прошептал он в самое ухо.

А я хотела спросить у него, почему он это сделал. За что!? Но рот вдруг наполнился горячей, густой, соленой жидкостью.

Мир померк и последнее, что восприняло в нем мое угасающее сознание – разрывающий перепонки детский, истошный визг.

***

– Вот почему, скажи мне, Серебрянская, с тобой все не так!

Где-то мы уже это проходили: и выкрашенные в серо голубой цвет стены больничной палаты и Петровича, скромно сидящего в белом, небрежно накинутом на плечи халате. Не хватало только заботливой тетушки рядом.

– Тете не сообщайте, – вместо приветствия сказала я подполковнику. Не сказала, прохрипела.

– Серебрянская, какая тетя!

Он хотел произнести что-то еще, но его отвлек шум открываемой двери.

– Больная еще очень слаба, – услышали мы голос врача. – И только недавно пришла в сознание. У вас десять минут.

Доктор не стал входить в палату, лишь кивнул головой Петровичу. Вместо него я увидела худощавого человека, в очках. На его плечах, как и у подполковника, болтался больничный халат. В руках он держал небольшой, кожаный, черного цвета, портфель для бумаг.

– Вижу, пострадавшая уже в состоянии принимать гостей? – дежурно улыбнулся незнакомец. Слова предназначались врачу, но того уже и след простыл. Пожав плечами, молодой человек обратился в мой адрес:

– Белла Аркадьевна Серебрянская?

– Да, – прохрипела я.

– Главное региональное следственное управление, следователь Вершинин, – представился он и внимательно посмотрел на Петровича. Подполковник крякнул, встал, протянул руку следователю.

– Начальник ФКУ КП, – он назвал номер колонии. – Подполковник Шустов.

Они пожали руки.

– Ну, не буду вас, что называется, отвлекать. Выздоравливайте, Серебрянская, – Петрович ретировался, прикрыв за собой дверь.

– Расскажите, что вы помните, – следователь достал из портфеля лист бумаги и картонный планшет для удобства письма.

Рассказывать, особо было нечего, и я закончила за пять минут.

– Описать можете нападавшего? Какие-то особые приметы.

– Ничего такого, если не считать странной походки. Хотя постойте, – меня вдруг осенило. – Вот здесь, на шее, – я показала рукой место под мочкой уха, – из-под ворота у него выглядывала татуировка.

– Какая? – следователь подался вперед.

– Я видела только часть. Кажется, это был коготь.

– Можете изобразить? Это бы помогло следствию.

– Попробую, давайте бумагу и карандаш.

Через пару минут, набросок был готов – четыре года в художественной школе не пропали даром. Представитель следственного управления внимательно рассмотрел рисунок, достал из кармана смартфон, покопался в нем и показал мне картинку точно такого же «когтя», оказавшегося, на самом деле, жалом скорпиона. Основную часть татуировки скрывала одежда, и не удивительно, что я перепутала.

– Такой? – он увеличил картинку.

– Кажется, да.

– Вы уверены?

Еще раз внимательно глянув, я утвердительно кивнула головой.

– Вы знаете, кто напал на меня?

У следователя было слишком довольное выражение лица и мне пришло в голову, что он знает преступника, но получила неопределенный ответ:

– Будем проверять. Если еще что-то вспомните, – он положил маленькую визитку на тумбочку, – звоните.

– Непременно, – провожая взглядом его худощавую фигуру, пообещала я.

Еще не успел уйти следователь, как пришел лечащий врач и сообщил потрясающую новость. Оказывается, от смерти меня спасла косточка из бюстгальтера. Убийца метил в сердце. Но маленький элемент белья, призванный держать женскую грудь «во всеоружии», дал скользящий эффект и вместо сердца нож вошел в легкое. Ранение было опасным и если бы не подоспевшая вовремя помощь, глаза бы мои никогда не увидели больше белого света.

Еще раньше, от Петровича я уже знала, что момент покушения видели дети-подростки, неизвестно что забывшие в этом заброшенном бараке. Может, курили втихаря, может, играли в какие свои игры. Любопытных по природе детей всегда привлекают подобные места своей таинственной атмосферой.

Полиция предположила, что убийца планировал спрятать тело в бараке и пока бы его обнаружили, прошло много времени, а так оставался шанс поймать проколовшегося убийцу. Дети видели, как он взял меня на руки, а расплывшееся кровавое пятно на белой кофточке испугало одну из девчонок. Это ее крик я слышала, теряя сознание. Когда киллер понял, что есть свидетели, то бросил меня и сбежал. Дети не растерялись и вызвали скорую помощь.

После ухода врача, я нащупала на себе тугую повязку. Ничего не болело, лишь ощущение тяжести в груди не давало глубоко вздохнуть. «Ты, Серебрянская, в рубашке родилась», – вспомнились слова Петровича, но мне почему-то от этих слов легче не было. В голову лезли совершенно иные мысли, например, что все случившееся со мной