И ты должен знать вполне определенно, что главным противником работы в России твоих Круппа, Тиссена и Сименса был фон Витте. Одной рукой подписывая с Бернгардом ваш вариант договора, другой он уже готовил подзаконные акты вполне в духе прошлых таможенных войн. Да, к сожалению, это так… Убирая господина Витте, несмотря на его прежние неоспоримые заслуги, я думал о нашем с тобой более тесном сближении, отодвигая от принятия решений главного проводника интересов галльского капитала, коим он стал в последние годы. И, судя по всему, галльского духа тоже. Конечно, я позаботился о том, чтобы не оставить у него горького осадка, однако прежних доверительных отношений между нами не будет. Он слишком горд и был слишком… огорчен неожиданностью этой отставки. Ну, да бог ему судья в его гордости. Главное, чтобы помнил, что в остальном – судья я.

По секрету: мне пришлось поручить ответственным офицерам и чиновникам начать разбираться с возникшими в этой связи весьма неприятными вопросами. К сожалению, Сергей Юльевич не смог забыть мне еще прежней его отставки из Министерства финансов и завел дела с весьма неприятными личностями, чьи идеи колеблются от введения парламента, в лучшем случае такого, как у тебя, а в худшем – до полного кровавого якобинства.

Пикантность момента с торговым договором в том еще, что если бы я подписал его в том виде, который согласовали Витте с Бюловым, это было бы мощнейшим аргументом для подрывного элемента в антигосударственной агитации. И это работало бы на руку японцам. Да и у тебя в России противников резко поприбавилось бы, что, как я полагаю, идет вразрез с твоими желаниями. Но как бы этому порадовались в Париже и Лондоне! Удивительно, как такого проигрышного политического момента не увидел твой столь дальновидный и многоопытный Бернгард?

Галлы, опираясь на сей прецедент, тотчас стали бы выкручивать мне руки, требуя подписать с ними подобный договор на их условиях. К сожалению, финансовый рынок Германии не сможет сейчас полностью закрыть все наши потребности. И без парижских денег мне пока не обойтись. А если они поставят условия связанных займов, преференций для их бизнеса в сравнении с твоим? Что мне делать тогда?

– Мой дорогой, с учетом твоих сегодняшних обещаний в отношении идей моих промышленников и грядущего разрешения наших угольных и рудных проблем, я готов сам заткнуть глотку всей гавкающей братии в Рейхстаге. Даже картечью моей гвардии, если сильно попросят! Хотят роспуска – они его получат! Боже! Как я иногда завидую тебе, что в России нет этого гнусного парламентского рудимента бисмарковских заигрываний с плебсом! И со всякими ничтожными князьками, нацепившими на себя фиглярские коронки и позволяющими себе надувать губы на Пруссию и ее короля!

Ты тонко пошутил тогда, перед земцами. Совершенно верно – после победы они про все «представительства» забудут. Но имей в виду, что случись у тебя смута в тот момент, когда армия и гвардия сражаются где-нибудь на Востоке, я дам тебе столько корпусов, сколько понадобится, чтобы раздавить любую скверну, угрожающую твоему трону.

По части займов: я непременно укажу моим толстосумам, что прижиматься в отношении Петербурга им не следует. Пусть Коковцов приезжает. Подпишем договор и обсудим все наши финансовые дела. Кстати, можешь его обрадовать: я решил упорядочить процедуру выдачи вывозных премий на зерно и муку. Хватит моим хитрецам рушить твой европейский рынок. Свое пусть вывозят – их право. Но за перепродажи я их прищучу. Ну а ты накажи своих: неужели так сложно построить элеваторы и наладить нормальную очистку зерна? Ведь это же один из важнейших источников твоих доходов!

Что же касается Витте, здесь ты волен решать. Он твой слуга. Как ты помнишь, именно в этом смысле высказался твой покойный отец, когда мне пришлось расстаться с князем Бисмарком. Да и Авелана с министерства, по правде говоря, ты убрал правильно. Старый конь застоялся и зажрался французского овса. Галопа от него не дождешься, как ни гоняй. На колбасу! Но вот Алексей Александрович… Как ты смог решиться на такое, Ники?! Или все-таки мой глас наконец-то услышан? И твоя вера в добродетельную верность девицы Марианны после ее лондонских похождений этой весной поколебалась?

– С дядей Алексеем было очень трудно. Ты не представляешь, чего мне это стоило. Но дело нужно было выправлять. А у него и со здоровьем не все ладно. И если ты газеты наши видел… ну, по поводу его француженки-балеринки, всех этих ее побрякушек да мебелей. Уже ведь до полной наглости дошло! Со всякими пошлыми сравнениями. Я едва сумел замять скандал… Да еще в военное время, когда каждый рубль для Кронштадта или Артура под увеличительной лупой, о чем я всех предупредил лично!

– Ну, во-первых, твоя Мати поскромнее была. Хоть она и полька, но не в пример умней и дальновиднее этой вертлявой галльской дуры, – Вильгельм многозначительно взглянул на кузена, – а во-вторых, я за подобные фортеля щелкоперов сажаю в крепость. Сразу. Чтоб другим не повадно было. И тебе не советую либеральничать. Но меня беспокоит только, как тебе все это, в том числе и отставка Витте, отольется со стороны вдовствующей императрицы и остальных старших дядьев.

– Объяснения с мама мне так и так предстоят нешуточные. Как и с дядюшками. С Владом, Сергеем и Николашей. Или ты думаешь, что о нашем сегодняшнем чаепитии не доложат? Но другого выхода по генерал-адмиралу просто не было. Про Витте я тебе уже все рассказал. По поводу предвоенных «успехов» Алексея Александровича и его обожаемых Авелана с Верховским и Абазой ты сам должен быть в курсе, какой бардак творился в наших министерских и дальневосточных делах. И еще попытались все свои ошибки на Алексеева свалить! Слава богу, я решил во всем тщательно разобраться. Кстати, я ведь на многие заседания Особого совещания фон Гинце специально приглашал…

– Да, Пауль мне докладывал регулярно. И, честно говоря, я понял это твое решение как подлинную открытость союзника, а не просто брата и друга! Не говоря уже о твоих планах по морской артиллерии. Но это – отдельно. Здесь у меня к тебе прямо-таки куча вопросов. И, уж извини, но напомню – если бы ты тогда, четыре года назад, заказал броненосцы моим заводам, сейчас бы весь твой флот был в Порт-Артуре. И громил японцев. А ты не мучился проблемой соединения трех эскадр… Или, что вернее всего, тебе и воевать-то не пришлось бы.

– Именно, мой дорогой Вилли, ты, как всегда, все схватываешь на лету. Именно – как брата, друга и союзника. Та весенняя история с французскими игрищами вокруг «двадцати четырех часов» будет памятна мне всегда, как и затяжка со срочным кредитом именно тогда, когда мне действительно внезапно потребовались деньги! Про подписание ими апрельского договора с дядюшкой Берти без каких-либо консультаций с нами вообще молчу… А на другой чашке весов – все то, что ты делаешь для России…

– Сколько раз я тебе говорил, мой милый Ники, что только вместе мы сможем обеспечить нашим народам их подлинно великое, заслуженное трудом, умом и кровью место в мире? Причем охранив их от войны! Сколько раз?! А сколько раз я доказывал тебе, что все, чего хотят франки, – посадить тебя в долговую кабалу ради выполнения твоими руками заветов Гамбетты?

– Много. И всякий раз я убеждался в том, что ты прав.