он, убирая руки с её талии. И уже не глядя, бросил: – Извини. Мне пора.

глава 12

После танца Дементьев почти сразу ушёл домой, ни с кем не прощаясь. Пока шагал к выходу через просторный банкетный зал, спиной чувствовал взгляд Дианы. И там, где недавно касались ее губы, тоже жгло. Хотелось стереть это ощущение.

Положа руку на сердце, «это» (Дементьев даже не мог подобрать подходящего слова тому, что сейчас произошло) не стало для него такой уж ошеломляющей неожиданностью. Смутно он и прежде чувствовал от Дианы что-то такое. Забытое, но знакомое.

Это ощущение бывало и раньше. Очень давно. В старших классах он тоже чувствовал от некоторых девчонок эту тайную влюбленность. Как назло – от тех, к которым он сам оставался равнодушен.

Особенно его изводила своей молчаливой любовью девчонка из параллельного класса, некрасивая и полненькая. Даже Климов её просек, хоть та ничего не делала, только смотрела вслед тоскливо. Но Стас вообще был наблюдательный. И вечно отпускал шуточки: «Дёма, гляди, вон твоя Жирная пошла», а то и вовсе что-нибудь в духе: «Да чё ты? Замути с Жирной. Зато сто пудов сразу даст».

И в универе ощущалось такое. Причем не от Дашки или Юльки, которые открыто на него вешались. А от той же Мышки. Хотя с ней вот – нет, не сразу понял. Она просто стригла в общаге всех, от девчонок до парней. Девчонкам еще и волосы красила, хотя сама почему-то ходила с одним и тем же невнятным хвостиком. Но других стригла хорошо. И он тоже как-то сунулся к ней с этим делом. Так Мышка в тот первый раз ему чуть ухо не откромсала. Тогда только он заметил, что у нее дрожали руки. Сначала решил, что от страха или от вида крови. Она прикладывала смоченный перекисью платочек к порезу, суетилась, тряслась. Он решил её успокоить, мол, забей, ничего страшного, заживет. По-дружески приобнял, заглянул в глаза и как-то вдруг всё понял. Но, конечно, сделал вид, что ничего не заметил. Так проще. Правда, и Мышка потом приноровилась стричь без нервов, и никак своих чувств не выказывала. Но все равно Дементьев ощущал это её немое обожание и избегал оставаться с ней наедине.

С Дианой было иначе. Её чувства не угнетали, не вызывали конфуз, как раньше, а даже, наоборот, льстили. Красивая, ухоженная, умная. Кое-кто из коллег пытался за ней ухлестывать, а она смотрела только на него. Это было приятно, чего уж. Но только так, для глупого мужского самолюбия. Просто осознавать для себя «я еще кому-то нравлюсь, я еще могу…».

На деле же Дементьев сразу обозначил, что крепко и счастливо женат. Не раз при Диане тому же Славке или Николаю Сергеевичу говорил, что любит жену, что семья для него всё. И считал, этого достаточно, чтобы неловких моментов не возникало.

И тут вдруг это… И как теперь? Просто закрыть глаза, будто ничего не было? Хотя, по большому счету, ничего ведь и не было. Диана просто выпила лишнего. Завтра ей самой же станет стыдно, рассуждал он. Вот только для «ничего не было» он и сам слишком уж разволновался. И стыдно было как раз ему.

Можно было врать себе сколько угодно, но в тот момент, в те несколько секунд, ему было приятно. Да что там – его повело моментально.

Да, он её остановил, но ведь не сразу…

Не сразу, потому что опешил, оправдывался Дементьев перед собой же.

А если бы они были одни?

Да неважно! Ничего не было бы и быть не могло, повторил он, почти убедив себя в этом.

По пути домой Дементьев набрал всякой всячины. Взял хорошее вино, фрукты, сладости для Митьки. И розы. Тяжелые белые бутоны на длинных стеблях. Инне нравились орхидеи и нарциссы. Но в цветочном закутке супермаркета кроме хризантем и роз ничего не нашлось.

Митька встретил его радостными воплями. Второй вечер подряд он застал отца до сна. А вот Инна… она так остро взглянула на него, когда он протянул ей розы. И в голову вдруг ударило: она догадалась. Потом тут же себя одернул: о чем ей догадываться? Ничего же не было.

* * *

От вина Инна отказалась. Пока ужинали, она расспрашивала, как всё прошло. Дементьев с деланной бодростью рассказывал, как китайские партнеры ухватились за их проект, какой выгодной сделки он добился для компании, как вообще теперь всё должно быть замечательно.

– Я бы пораньше пришел. Не хотел на банкет оставаться. Да главный вцепился: будь здесь, вдруг они что-то еще спросят. Хотя там Д… – запнулся Дементьев вдруг, – другие наши из отдела были. Но как только главный отвлекся, я сразу же свалил.

Инна несколько секунд молчала, пристально на него глядя. Потом вдруг очень серьезно спросила:

– Если бы у тебя что-то с кем-то было, ты бы мне сказал?

Дементьев аж закашлялся от неожиданности.

– Что? С кем? Ты чего, Инн? Это исключено!

– Просто представь.

– Да не хочу я ничего такого представлять.

Но она продолжала испытывать его долгим взглядом.

– Ну, хорошо. Представил. Что дальше?

– Вот мне как раз и хочется знать, что дальше.

– Инн, ты скажи нормально, что ты от меня хочешь услышать. Я не понимаю.

– Ты бы мне сказал о том, что было? Если бы было…

– Не знаю, – буркнул Дементьев. – А как надо?

– Ясно, – поднялась она, вздохнув.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ И это «ясно» прозвучало нехорошо. Вроде и ничего такого, но его как холодной водой окатило.

Он поплелся следом.

– Инн, ну скажи, что не так опять? Я понимаю, тебе было этот месяц тяжело. Но всё же уже, мы отстрелялись. Сейчас легче будет. Я опять буду Митьку забирать. Буду приезжать пораньше.

– Не в этом дело.

– Ну а в чем?! – вырвалось у него.

– Тише, детей разбудишь.

– Тогда скажи, что не так, – сбавив голос почти до шепота, наседал он. Поймал за локоть, развернул к себе.

Она снова пронзила его взглядом, а затем тихо сказала:

– Ты мне врешь.

Продолжили они в спальне, закрыв плотно двери.

– В смысле – вру? – негодовал он уже искренне. – Насчет чего?

– Не знаю, просто я вижу. У тебя, Никита, очень говорящее лицо. И я вижу, что ты или врешь мне, или что-то скрываешь.

– Ничего я не скрываю. И уж