17 октября 1797 года был подписан мирный договор в Кампо-Формио. Австрийское правительство приняло все условия, выдвинутые Бонапартом в Леобене, и карта Европы изменилась. Бельгия стала частью Франции, в Северной Италии из завоеванных земель была создана вассальная Цезальпинская республика. От Базеля до Альдернаха левый берег Рейна стал французским.

С точки зрения военного искусства в Итальянском походе Бонапарта отчетливо проявилось преимущество сосредоточенного использования сил на театре военных действий перед кордонным их применением. Успехи французских войск объяснялись, главным образом, их новой тактикой, а также полководческим искусством их вождя. Он последовательно использовал и развил тактику революционной армии — сочетание колонн с рассыпным строем. Решительно отвергая кордонную стратегию, которой слепо придерживалось австрийское командование, Бонапарт стремился, прежде всего, разгромить живую силу противника. Умело и быстро маневрируя своими войсками, он сосредоточенными ударами громил армии противника по частям, несмотря на их общее превосходство. В своей полководческой деятельности он умело опирался на талантливых генералов, выдвинутых революционной армией, таких как Бертье, Жубер, Массена, Ланн и др.

С точки зрения современников это был беспримерный подвиг, совершенный армией 20-летних героев, ведомых каким-то античным титаном. Гро, Верни, Давид в своих работах запечатлели образ устремленного вперед молодого, очень худого воина, с вдохновенным бледным лицом, со знаменем в руках рвущегося впереди солдат навстречу врагу. Бетховен, потрясенный громом великих побед и беспримерных подвигов, создал свою «Героическую симфонию»,

10 декабря 1797 года Бонапарта с триумфом встречал Париж. Несметные толпы народа приветствовали его бурными криками и рукоплесканиями. Все это 28-летний полководец воспринял с полным внешним равнодушием. «Народ с такой же поспешностью бежал бы вокруг меня, если бы меня везли на эшафот», — сказал он после этих оваций. Теперь ему нужно было значительно больше, чем ворох сыпавшихся наград и восторги толпы. Он уже уверовал в свою звезду.

Еще за полтора месяца до возвращения Бонапарта в Париж, 26 октября 1797 года постановлением Директории генерал был назначен командующим Английской армией, то есть армией, предназначенной для вторжения на Британские острова. Назначение это было важное и ответственное. После заключения Кампоформийского мира Англия осталась единственным непобежденным врагом Французской республики, сокрушение ее мощи представлялось в ту пору самой главной задачей. Кому, как не прославленному громкими победами полководцу, было по плечу ее решить?

Бонапарт, убедившись в том, что его возраст и нежелание Директории принять его в свои ряды закрывают ему путь к большой политической деятельности, примирился с назначением. К тому же сама мысль о десанте в Англию или, для начала, в Ирландию обладала огромной притягательной силой. Кроме того, он понимал: «У Парижа нет памяти. Если я долго пробуду в бездействии, я пропал — здесь одна слава вытесняет другую. Мне нельзя здесь оставаться».

8 февраля 1798 года Бонапарт инкогнито выехал на западное побережье. Он хотел все увидеть своими глазами, проверить на ощупь, чтобы оценить возможность огромного предприятия. Командующий объехал все прибрежные порты, подсчитывал, опрашивал всех, включая рыбаков и контрабандистов, все изучил и пришел к неутешительным выводам. Успех десанта ни в военном (особенно военно-морском), ни в финансовом отношении не был обеспечен. «Это предприятие, где все зависит от удачи, от случая. Я не возьмусь в таких условиях рисковать судьбой прекрасной Франции» — таково было конечное решение генерала Бонапарта.

Он вернулся в Париж с уже созревшим убеждением: борьбу против Англии надо продолжать, но удар ей будет нанесен не на берегах Темзы, а на берегах Нила...

Еще едва только завладев Венецией, Бонапарт приказал захватить Ионические острова и тогда уже говорил об этой операции как об одной из деталей в деле овладения Египтом. В течение всей итальянской кампании он не переставал возвращаться к этой идее. В августе 1797 года Наполеон писал в Париж: «Недалеко уже то время, когда мы почувствуем, что для того, чтобы в самом деле разгромить Англию, нам нужно овладеть Египтом».

Теперь все свои усилия Бонапарт направил на то, чтобы убедить Директорию дать ему флот и армию для египетской экспедиции. Бонапарту не очень долго пришлось трудиться, чтобы убедить директоров. Во-первых, по ряду экономических и военно-политических причин Директория тоже видела смысл и пользу в этом завоевании, а во-вторых, кое-кто из директоров усматривал в затеваемой далекой и опасной экспедиции некоторую пользу именно от того, что она такая далекая и такая опасная. Внезапная колоссальная и шумная популярность Бонапарта давно их тревожила. Поэтому едва услышав слово «Египет», директора обещали генералу все: и полное согласие, и верховное командование, и всяческую помощь: только бы отослать этого опасного человека, который, по его собственным словам, уже «разучился повиноваться», подальше. Пусть едет в Египет: вернется — хорошо, не вернется — что ж, Баррас и его товарищи уже наперед были готовы безропотно перенести эту утрату. Судьба экспедиции была решена. 5 марта 1798 года генерал Бонапарт был назначен ее главнокомандующим. Перед ним стояла задача завоевать Мальту и Египет, вытеснить Англию с берегов Красного моря, пробиться сквозь Суэцкий перешеек, дабы Франция получила в собственность это море.

Немедленно началась самая кипучая деятельность главнокомандующего по подготовке экспедиции, по осмотру кораблей, по отбору солдат для формируемой Восточной армии. Тут еще больше, чем в начале итальянской кампании, обнаружилась способность Бонапарта, затевая самые грандиозные и труднейшие предприятия, зорко следить за всеми мелочами и при этом нисколько в них не путаться и не теряться. Инспектируя берега и флот, собирая свой экспедиционный корпус, внимательно следя за всеми колебаниями мировой политики и за всеми слухами о передвижении эскадры Нельсона, которая могла потопить французскую армию во время перехода морем, — Бонапарт в то же время чуть ли не поодиночке отбирал для Египта солдат, с которыми воевал в Италии. Он знал огромное количество бойцов лично; его исключительная память всегда поражала окружающих. Ему было известно, что этот солдат храбр и стоек, но пьяница, а вот этот очень умен и сообразителен, но быстро утомляется, потому что болен грыжей. Он не только умел хорошо выбирать генералов, но также и капралов, и рядовых там, где это было нужно. А для Египетского похода, для войны под палящим солнцем, при пятидесяти градусах жары, для переходов по раскаленным пустыням без воды и тени нужны были именно отборные по выносливости люди.