Мы с Идой пошли по садовой тропинке. У самого дома та вдруг остановилась и сделала знак нагнуться поближе. «Очень нехорошие вещи здесь происходят, Рони, — пробормотала она, — очень нехорошие». Покивав головой в знак согласия, я пошел чуть быстрее — из опасения в который раз пасть жертвой ее длинных и путаных объяснений.

Мать вернулась в крайне раздраженном состоянии и немедленно затеяла спор с теткой по какому-то ничтожному поводу. Отец пошел спать, я тоже забрался в постель. Уже засыпая, я слышал, как тетка беспокойно расхаживает по гостиной.

Посреди ночи я проснулся и увидел, что она стоит около кровати и приговаривает: «Происходят нехорошие вещи…»

Я зажег свет. На тетке был тяжелый коричневый плащ, наброшенный прямо на ночную рубашку. «Рони, проснись, — она пыталась стащить с меня одеяло. — Надо посмотреть, куда она ходит».

Слово «она» мгновенно меня разбудило. Я вскочил с постели. Тетка выбежала в коридор, не дожидаясь меня. Около кухни мы повернули и, крадучись и пригибаясь, двинулись к двери на веранду. «Он обобрал Марвина, — прошептала тетка, — а сейчас они и меня хотят ограбить». Я вдруг представил себе, как смешно выгляжу: полураздетый, возбужденный, рядом с этой старой мстительной каргой — но когда мы выбрались на веранду, дело представилось в ином свете.

Мать сидела на каменной ступеньке у входа в дом. В темноте ее почти нельзя было разглядеть.

Не знаю, много ли времени прошло, пока мы все втроем так ждали — мать на ступенях лестницы, я — у двери веранды, тетка — среди горшков с геранью. Помню только, что было зябко и повсюду лежала роса. Вдруг улицу осветил длинный свет фар. Медленно проехав мимо, машина пропала за поворотом. Такая себе обыкновенная машина, ничего особенного — просто горбатый темный силуэт, «олдсмобиль» или «форд». И тут мать встала со ступеньки. Она дошла до угла улицы, где около самой проезжей части рос огромный клен, остановилась рядом с ним на какую-то секунду, тут же развернулась и бодрым шагом направилась в дом. В кухне, по соседству с верандой, вспыхнул свет. Мать стояла у холодильника и что-то там искала. Потом, непонятно почему, вдруг повернулась и быстро, подозрительно глянула на веранду. Видно, она не заметила нас в темноте, потому что тут же снова повернулась к холодильнику, пошарила в нем и извлекла что-то прямоугольное, в полиэтиленовой упаковке. Высвободила из упаковки содержимое, но почему-то не бросила его в миску, как обычно, когда собираются разморозить что-нибудь съестное, а прижала к груди и направилась с ним к дверям кухни.

Это был ее блокнот! Из укрытия я даже сумел разглядеть исписанную первую страницу. Но тут свет в кухне погас — видимо, мать пошла в спальню. Наверно, собиралась там еще что-то писать — отец ведь все равно спит всю ночь беспробудно. «Тетя», — тихо позвал я. Но та не отвечала. Я нашарил в темноте ее руку. Рука была холодная, неподвижная.

Я было перепугался, но тут она вдруг зашевелилась и пробормотала, не открывая глаз: «Теперь, Рони, буду стеречь я, а ты иди спать».

В эту минуту из-за поворота снова вывернула та же машина и медленно скользнула мимо нашего дома. Лучи фар на миг выхватили из темноты гостиную, и я увидел мать, сидящую на подоконнике. Машина поровнялась со старым кленом, задержалась около него на несколько секунд, потом двинулась дальше и исчезла вдали.

Я услышал, как мать встала с подоконника, вздохнула, словно после успешно завершенного дела, и пошла куда-то в глубину дома. Я больше не хотел рисковать. Спустившись в сад, я залез в окно. Тетка так и осталась на веранде.

Встав засветло, я сразу же бросился к загадочному клену. Вблизи в нем не было ничего особенного. Обычный старый, толстенный ствол, весь в трещинах и вмятинах, а выше — мертвые ветки. Что же она делала здесь вчера ночью? И почему эта странная машина остановилась именно возле него? Я принялся осматривать ствол сантиметр за сантиметром. И тут вдруг заметил небольшое дупло. Точнее, там были и другие, но все они поросли мхом и были завалены каким-то мусором или беличьей шерстью, а это почему-то выглядело совершенно пустым, словно его нарочно почистили. Прямо рядом с деревом, на слое подсохшей грязи в водосточном желобе у обочины, виднелись свежие отпечатки шин. Они располагались так близко к дереву, что водитель наверняка прижался к нему дверью — как я тогда в туннеле Линкольна.

Может, именно из-за воспоминания о туннеле вдруг пришла в голову странная идея. Я стал обеими ногами в колею, согнул колени, присел, будто сижу в машине, и протянул руку в воображаемое окно. Рука уперлась прямо в странное дупло.

Я долго отгонял от себя мысль, что теперь знаю все наверняка. Понадобилось все время поездки в автобусе до города и половина рабочего дня в библиотеке, чтобы усвоить факт, очевидный каждому любителю третьесортных детективных фильмов: мать оставила что-то в дупле, а водитель, остановив на секунду машину, протянул руку, выхватил это «что-то» и поехал дальше.

Прервал мои размышления мистер Кэй. Проходя по залу каталогов, он приглашающе кивнул — мол, «загляни ко мне».

Выдумав какой-то предлог, я тут же побежал к нему. Стоило зайти, как он тотчас метнулся к двери и щелкнул замком. Выглядел он гораздо лучше, хотя черные круги под глазами и не исчезли. Он был куда более энергичен, и даже постоянное страдальческое выражение лица тоже как будто почти пропало. На столе перед ним лежал конверт, а в конверте — мой слайд.

— Как ты впутался в это дело? — спросил он без всяких предисловий.

— Да так, нашел… — ответил я, все еще надеясь обратить дело в шутку.

— Где?

Голос его звучал настойчиво и строго. Я промолчал.

— Ты знаешь, что означают буквы «TS» в правом верхнем углу?

— Нет.

— «TS» — это TOP SECRET, «совершенно секретно». — Он пошарил в ящике стола и извлек лист бумаги. — Твой чертеж относится вот к этой системе.

На листке был изображен беглый, неточный набросок какого-то большого механизма.

— Я срисовал это с правительственного обращения к техническим фирмам. В нем объявлялся конкурс на выполнение различных работ, связанных с неким секретным проектом. Засекреченные детали были опущены, но я кое-как их восстановил, по своему разумению, конечно…

Больше всего этот набросок напоминал какую-то большую турбину.

— Это что, мотор? — тупо спросил я.

— Нет. Это ракетный двигатель.

— Ракетный?!

— Да. «Ажитатор» или «агитатор», кто как произносит. Вообще-то он называется FM-40, но для сенаторов, утверждающих бюджеты, «ажитатор», видимо, звучит благозвучней. Об этой разработке много спорили в газетах, но ее техническая сторона до сих пор является государственной тайной. Я нарушаю закон тем, что рассказываю тебе об этом, ты нарушаешь закон тем, что держишь у себя слайд, ну а самый главный нарушитель — конечно, тот, кто его потерял.

Он снова поднял слайд на свет:

— Эта штука, что здесь изображена, сообщает ракете вращательный эффект. В результате та летит, крутясь вокруг собственной оси, как гигантский винт. Добавь к этому соответствующую боеголовку, и ты получишь…