Несмотря на то, что Капезиус полностью отрицал любое участие в работе газовых камер и крематориев, в послевоенных заметках он продемонстрировал поразительную осведомленность об их работе. Довольно сухо он писал: «Согласно техническому дизайну, крематории могли сжигать 4756 тел в день. Но это теоретически и в расчет бралось необходимое для очистки здания время. Каждый день во Втором и Третьем крематориях сжигалось до 5 тыс. трупов, в Четвертом и Пятом – до 3 тыс. трупов. Размер костров при бункерах не ограничивался. Летом 1944 года во время депортации венгерских евреев эсэсовцы снова принялись за работу в бункере № 2. За то время в день убивали и сжигали до 24 тыс. человек. Их прах использовали для удобрения полей и осушения болот, или просто выбрасывали в соседние реки и пруды. В основном в реку Солу прямо у лагеря»[130].

Вильгельм Прокоп после войны рассказал, как однажды подслушал слова начальника о возможном использовании меньшего количества газа для убийства евреев[131]. Капезиус в компании сержантов Йозефа Клера и Курта Юрачека пришел к бункеру, где хранился циклон Б; Клер был старшим офицером СС в Освенциме, он управлял так называемым департаментом дезинфекции. Прокоп, страшно рискуя, решил остаться, спрятавшись за приоткрытой дверью. Капезиус приказал Клеру приготовиться получить «огромное количество канистр [циклона Б]». В них была нужда, потому что, по словам главного аптекаря, на тот день была запланирована «большая операция». За запасом яда всегда тщательно следили, не допуская возникновения нехватки. В попытках растянуть запасы и понизить расходы – ведь одна канистра обходилась в 5 рейхсмарок (около 2 долларов) – эсэсовцы стали использовать меньшее количество препарата. Раньше для убийства 2 тыс. пленников требовалось 20 канистр, но это количество пришлось уменьшить до 15. Никого не беспокоило, что это увеличивало время отравления на леденящие кровь 20 минут.

Однажды Капезиус столкнулся с доктором Миклошом Нисли, румыном, который работал с Менгеле, и узнал, когда и как нацисты поняли, что перестарались, уменьшив количество циклона[132].

– Клер, глава ответственных за газовые камеры, ворвался в кабинет Нисли, – вспоминал Капезиус. – Он взволнованно принялся рассказывать, что в горе трупов в газовой камере нашли живую девочку-подростка, она еще двигалась. Нисли схватил портфель и побежал к камере. Там у стены и правда была девушка, голая, как и остальные, еще на половину зарытая в телах. Девушка была невероятно красивая, она лежала, тяжело дыша, похожая на ангела[133].

Нисли вспоминал следующие напряженные минуты:

– Мы вытащили ее из горы трупов. Я перенес ее легенькое молодое тело в комнату рядом с камерой, где переодевалась газовая команда. Я уложил девушку на одну из скамей. Она была юная, около 15 лет. Я достал шприц и сделал дрожащей девушке три укола подряд. Мужчины укрыли ее холодное тело своими куртками. Кто-то побежал на кухню, чтобы принести чай или суп. Все так хотели ей помочь, как будто боролись за жизнь собственного ребенка[134].

Когда нацисты обнаружили, что Нисли пытается вылечить девушку, они заволновались, что она расскажет другим «обо всем, что с ней произошло, что она видела, и тогда это моментально разнесется по всему лагерю»[135]. Они заключили, что не могут так рисковать.

– Девушку вывели, нет, скорее вынесли в прихожую, – вспоминал Нисли. – И застрелили в затылок[136].

Один из свидетелей вспоминал, что когда дела Освенцима шли на спад и заканчивались запасы циклона Б, комендант Рудольф Хёсс приказал детей не отправлять в газовые камеры, а «сжигать [заживо] на кострах, вместо топлива подбрасывать трупы из газовых камер и лить бензин»[137]. Моновиц, лагерь-фабрика Farben, был вынужден увеличить производство метанола, чтобы помогать сжигать трупы[138].

Прокоп вспоминал:

– Я намного позже узнал, что эта операция была настолько масштабной, что из-за нехватки места в печах тела отравленных газом сжигали в окопах и кострах. Сожжение такого количества трупов на открытом воздухе распространило по всей территории неприятный сладковатый запах. Они попытались проблему устранить, и приказали это Юрачеку, тоже аптекарю. Подозреваю, он делал это по приказу Капезиуса. Юрачек спросил меня, поскольку я был аптекарем, для чего использовался нафталин (пестицид). Я объяснил, что это вещество применяли для устранения неприятных запахов на улице и в закрытых помещениях[139].

Капезиус безэмоционально исполнял приказы вроде «устранения запаха» горящих трупов. Для него это было просто механическим заданием. Прокоп не удивлялся, что его начальника не передергивало от разговоров о том, как лучше устранить запах смерти.

– Я видел в нем человека, для которого заключенный был всего лишь цифрой, с которой надо было сделать только одно – уничтожить[140].

Однажды в начале 1944 года в офис Капезиуса пришел эсэсовский врач Вернер Рёде. С ним были доктор Бруно Вебер и четверо освобожденных заключенных, которых врачи вывели из лазарета. Рёде рассказал Капезиусу, что получил задание выяснить лучший способ подмешать в кофе или чай вещество, чтобы вырубить британского агента, которого нашли и планировали похитить немцы. Рёде был нужен морфий или эвипан, быстродействующий барбитурат. Он знал, что оба препарата могут привести к летальному исходу, потому что сильно понижали кровяное давление. Другой освенцимский врач, доктор Герта Оберхаузер, часто использовала в лаборатории инъекции эвипана для убийства детей, после чего вырезала их внутренние органы или части тела и отправляла их в экспериментальный центр в Берлине. (Оберхаузер перевели в Равенсбрюк спустя некоторое время, там она специализировалась на имитации боевых ранений на заключенных с помощью стекла, гвоздей и отверток. Как ни странно, после войны она провела в заключении всего 7 лет, после чего продолжила практиковать в Германии).