документов, вещественных доказательств, была установлена истина во всей ее полноте. А вместе с тем во всем своем отталкивающем обличье выявилось подлинное лицо преступников – людей аморальных, циничных и опустошенных, для которых нет ничего святого – ни Родины, ни народа, ни его истории, ни его великих имен»[107]. Кроме того, чтобы не обременять советского человека мировоззренческими раздумьями, четко формулировались причины, приведшие писателей к бездуховности: «Активное неприятие советской действительности привело подсудимых и к активному неприятию советской литературы. Они отрицают жизненную основу нашей литературы – социализм и коммунизм»[108].

В то же время с осуждением приговора выступили британские коммунисты, французский поэт и прозаик Луи Арагон, национальный комитет писателей Франции, выразив также свое сожаление по этому поводу. Надо сказать, что после суда над писателями советская пресса остро реагировала на публикации в европейских газетах, опровергая их в свойственной себе риторике о «пасквилях, утках и фальшивках», не скупясь на ругательства в адрес осужденных писателей. Эти ответы также помещены в третьей части сборника.

При этом «ведущие советские юристы», члены-корреспонденты АН СССР и доктора юридических наук (В. М. Чхиквадзе, П. С. Ромашкин, М. С. Строгович, А. А. Пионтковский) поддержали приговор и даже обосновали его законность в своем заявлении в АПН, не избегая абсурдных формулировок: «Материалы судебного процесса с неоспоримостью свидетельствуют, что, распространяя свои сочинения за рубежом, они действовали с прямым умыслом, в целях подрыва и ослабления Советской власти»[109].

Из толстых художественно-публицистических журналов только два активно поддержали суд и приговор – это «Агитатор» (фельетонист Никодим Троекуров) и «Октябрь» (В. Кочетов, А. Дымшиц, С. Смирнов, П. Строков).

В третьей (последней) части «Белой книги» опубликовано письмо Ю. Даниэля из лагеря в редакцию газеты «Известия», спровоцированное тем, что, получив возможность после суда ознакомиться с публикациями советской и зарубежной прессы, писатель убедился, как «читатели наших газет, путем недобросовестных и жульнических приемов, введены в заблуждение относительно смысла, идейной направленности и даже художественных особенностей повестей и рассказов Терца и Аржака»[110].

Итак, «Белая книга» составлена по принципу тематического документального сборника, где в хронологическом порядке опубликованы документы, касающиеся первого послесталинского открытого политического процесса. Благодаря этому сборнику перед нами предстает развернутая картина, во всех красках рисующая историческое событие, с которым у многих ассоциируется начало правозащитного движения в СССР. И главное, публикация позволяет сквозь призму документов увидеть участников действа с их характерами, идеями, мировоззрением. Никакого редакторского вмешательства в опубликованные тексты, ставшие сегодня ценными историческими источниками, а также никаких комментариев идеологического или какого-либо другого характера составитель сборника не допустил. Здесь нашли место все известные самиздатские и официальные материалы как осуждавшие деяния властей по отношению к писателям, так и поддерживающие их.

Помимо известных сборников документов, посвященных резонансным судебным процессам или правозащитным акциям, в самиздате появлялись документальные издания, отражавшие нарушения прав человека в различных социальных и государственных структурах и имеющие не меньшее значение для общественного развития. Так, Владимир Буковский собрал статьи и документы под названием «Владимирская тюрьма». Этот сборник был опубликован в Нью-Йоркском издательстве «Хроника» в 1977 г. Цель книги – обратить внимание мировой общественности на положение политзаключенных в Советском Союзе. Современное значение этой публикации может рассматриваться в контексте расширения проблематики исследований феномена инакомыслия в нашей стране, с привлечением темы истории тюрем и лагерей, а также сведений о методах борьбы власти с диссидентами.

Сборник документов, составленный В. Буковским, включает три раздела: статьи и документы, посвященные статусу политзаключенного; материалы о Владимирской тюрьме (статьи, заявления, жалобы, ответы официальных органов); приложение, куда помещены жалобы и заявления самого автора-составителя.

Важнейшим документом первого раздела можно считать заявление в комиссию по законодательству Верховного совета СССР от заключенных Владимирской тюрьмы, мордовских и пермских лагерей строго режима. Заявители аргументировали необходимость изменения исправительно-трудового законодательства с учетом специфики статуса политического заключенного. Среди подписей – известные имена. Участники дела «самолетчиков» Марк Дымшиц и Эдуард Кузнецов; Игорь Огурцов – руководитель Всероссийского социал-христианского союза освобождения народа (ВСХСОН); Кронид Любарский, один из самых активных распространителей самиздатовской литературы[111], инициатор организации единого Дня политических заключенных[112]; Семен Глузман, заочно доказавший ошибочность вынесенного Петру Григоренко диагноза; Валентин Мороз и Вячеслав Черновол – деятели украинского национального движения; Габриэль Суперфин – создатель и распространитель самиздата и др.

В заявлении говорилось, что к лицам, осужденным по обвинению в нарушении законодательства по политическим, национальным и религиозным мотивам, нелепо применять меры перевоспитания, основанные, согласно действующим нормам права, на общественно-полезном труде и общеобразовательном обучении. Эти люди, подчеркивалось в документе, «совершили свои деяния не из-за отсутствия образования, трудовых навыков, не вследствие паразитического образа жизни, а в силу своих <…> убеждений»[113]. В связи с этим заявители предлагали определить особый правовой статус политзаключенного, включающий в себя более двух десятков положений, среди которых: содержание отдельно от прочих осужденных, предоставление права без ограничений пользоваться всякого рода литературой, исполнять религиозные обряды, сохранение избирательных прав, недопустимость унижения человеческого достоинства, обеспечение питанием по научно обоснованным нормам и др. Составители требований апеллировали к соответствующим статьям Конституции СССР и подписанной нашей страной Всеобщей декларации прав человека, гарантирующим свободу совести, религиозных и политических воззрений.

Во второй части сборника в статье Мальвы Ланда[114], Татьяны Ходорович[115] и Татьяны Великановой[116] приведены примеры наказания осужденных во Владимирской тюрьме, славившейся самым жестоким режимом по отношению к политзаключенным. Основное внимание уделено пыткам голодом – «режим пониженного питания» и холодом – заключение в штрафной изолятор (ШИЗО) или карцер. Помещение в карцер считалось наиболее строгим наказанием, поэтому в первый день изоляции выдавали только «450 г. тяжелого сырого хлеба, соль и кипяток», на второй день вступал в действие «режим пониженного питания». Последний означал, что заключенный получает не более 1300 калорий в сутки. Здесь же приведены списки заключенных с указанием сроков помещения в карцер и характеристикой состояния их здоровья[117].

Общим условиям содержания заключенных в тюрьме посвящено большинство документов сборника, в которых рассматриваются нормы питания, состав и качество продуктов, уровень медицинского обслуживания, правила пользования тюремным ларьком, содержание работы политзаключенных, доступность им книг, разновидности наказаний и т. д. Кроме того, перед читателем документов предстает картина борьбы политзаключенных за свои права, одним из основных методов которой (кроме голодовок) было направление жалоб различным официальным адресатам. При этом надо отметить, что политзаключенные очень хорошо ориентировались в законодательстве, демонстрировали высокий уровень правовой культуры и юридических знаний. Один из документов сборника завершается словами: «Все названные политзаключенные, несмотря на нечеловеческие условия существования, остались людьми, сохранили и даже развили в себе