подписки о неразглашении не имеют смысла. Я или доверяю тебе, или нет. И, наверное, ты уже догадалась… обратной дороги у тебя нет.

Последнее произносит с расстановкой, точно гвозди забивает, а я ощущаю, что начинают дрожать пальцы. По спине стекает холод, сердце стучит как бешеное.

Вот теперь, похоже, и мне надо выпить.

Стараюсь не подать виду, как испугалась. Подношу коньячку к носу, вдыхаю — удивительно приятный аромат. Совсем не пахнет спиртом. Делаю глоток… Какая редкая гадость! Вкус горьковато-сладкий, но во рту так щипет, что я глотаю эту адскую жидкость, и она прокатывается по пищеводу обжигающим теплом. Кашляю.

— Ты что, никогда коньяк не пила?! — с легким возмущением спрашивает Игорь Михайлович.

— Ничего крепкого, — пытаясь откашляться, стучу себя ладонью в грудь. На ресницах выступают рефлекторные слезы. — Так вы… меня не отпустите?

18

— Теперь, судя по всему, нет, — Игорь Михайлович отвечает не сразу, выждав драматическую паузу, будто и правда задумывался над моим вопросом.

То есть как он меня не отпустит?! Разум затапливает паника и злость. В каком качестве я должна провести с ним остаток дней? Эта перспектива не укладывается в голове! До конца жизни работать на этого… бандита? Он сказал, что не совсем бандит, но это не меняет сути вещей. Как теперь выпутываться?

— В этом только твоя вина, — с металлом добавляет Игорь Михайлович и допивает свою порцию коньяка. — Будет тебе урок на будущее — слушать, что тебе говорят, и выполнять неукоснительно.

— Какой-то больно суровый урок, — злобно бормочу себе под нос.

— Что ты сказала? — спрашивает Игорь Михайлович, заглядывая мне в глаза.

— Что урок не соответствует проступку, — рычу в ответ, глядя исподлобья. — Подумаешь, услышала одну фамилию! Что теперь, всю жизнь вашей помощницей работать?

— Урок соответствует среде, в которой я вращаюсь, — жестко отвечает Игорь Михайлович. — Из нее просто так не уходят.

К глазам подступают слезы.

— Но мне только двадцать пять, — голос подло дрожит. — Я… даже жизни не видела.

— Кто ж запретит тебе жизнь посмотреть? — усмехается Игорь Михайлович. — Просто для тебя будет лучше находиться под моим покровительством. Найдутся люди, которые заплатят большие деньги даже за тот клочок информации, которую ты сегодня получила. Или не заплатят, а вырвут силой.

Игорь Михайлович точно знает, о чем говорит, его убедительность пугает меня до чертиков. И одновременно с этим внутри вспыхивает выжигающий все на своем пути гнев.

— Зачем вы забрали меня из ресторана? — выкрикиваю возмущенно. — Зачем предложили мне работу? Оставили бы меня там! И пошла бы я в Пятерочку работать, не сломалась бы… А теперь…

Слезы просачиваются в голос, и я замолкаю. Отворачиваюсь.

— Ты нуждалась в помощи, — отвечает Игорь Михайлович, голос звучит бархатисто и спокойно, даже как будто довольно. — Я счел правильным оказать ее.

Слышу шорох одежды, похоже, он встал и подходит ко мне. Исступленно смотрю вниз, его начищенные остроносые ботинки появляются в поле зрения, но картинка размывается от слез. Он удивительно нежно берет меня за плечи и тянет вверх, вынуждая подняться.

— Ну тише, не плачь, — почти шепчет на ухо. Ласково и обволакивающе. — Ты устала, перенервничала, тебе нужно идти спать. Мы вернемся к этому разговору месяца через три, когда актуальность истории с Кораблевыми отпадет.

Поднимаю голову, встречаюсь с его цепким испытующим взглядом, в противовес заботливому тону, и снова впериваюсь в пол. Зачем он травит душу? Неужели правда оставляет шанс, что сможет отпустить? Или просто не хочет наблюдать мои слезы? В любом случае спорить меня совсем не тянет. А еще, кажется, до меня наконец-то кристально чисто доходит, что с Игорем Михайловичем шутки плохи.

Он обнимает меня за плечи и влечет в сторону двери.

— Ты зря так огорчаешься, — мурлычет над ухом. — А что, если ты сама уходить не захочешь?

Он вроде вопрос задал, надо ответить, а у меня в голове ни одной мысли. Какая-то каша из разрозненных образов и всплывающих воспоминаний. Мозг уже хоронит меня и подводит итоги.

Игорь Михайлович доводит меня до двери в «мою» комнату.

— Телефон заряжен? — спрашивает дежурно-деловым тоном.

— Вроде, — отвечаю вяло, пытаясь вспомнить, сколько на нем должно быть процентов заряда.

— Тогда поставь будильник на девять утра. У меня встреча в одиннадцать, ты едешь со мной, — чеканит он. — Из одежды возьми что приглянется. Завтра ты должна выглядеть отлично. Лучше, чем сегодня.

На этом он спокойно оставляет меня и уходит. Смотрю ему вслед. Или он настолько джентльмен, что не стал приставать из благородства, или я ему просто не нравлюсь. Второе, конечно, печально, но предсказуемо. Так даже проще. Хотя до этого он на меня смотрел не как на предмет интерьера, а значит… просто мои слезы испортили ему аппетит?

Широкая спина Игоря Михайловича вскоре скрывается за дверью в кабинет. Все, не на кого больше смотреть. Силы вдруг улетучиваются настолько стремительно, что голова кружится. Захожу в темную спальню и не раздеваясь падаю на кровать. Будильник есть на семь утра. Плевать, что проснусь раньше. По-хорошему бы тушь смыть, но сил, наверное, хватит только на то, чтобы укрыться. Похоже, все-таки не хватит…

* * *

Просыпаюсь от яркого света, который пробивается сквозь веки розоватым маревом. Открываю глаза и вижу в комнате Игоря Михайловича. Он сегодня другой, в сером свитшоте с поднятыми до локтя рукавами и темно-синих брюках.

Стоит посредине спальни и скептически смотрит на меня.

— Судя по всему, концепция будильника тебе не знакома, — выговаривает суровым тоном. — Будильник звуковым сигналом может разбудить человека вовремя, если он заведен, конечно. А ты, очевидно, крайне неисполнительная помощница.

Душу заливает стыд. Поднимаюсь в кровати на локти и ощущаю, как начинают пылать щеки. Выгляжу, наверное, крайне неприглядно. Хочется извиниться, что проспала, к тому же у меня есть уважительная причина — я очень устала и просто вырубилась, — но Игорь Михайлович не станет слышать пустые извинения.

— Я тебе работу помощницей предложил не за красивые глаза, а за твои компетенции, — продолжает он стальным голосом. — Ты создала впечатление ответственного человека, а в анкете написала, что пунктуальная. Пока я вижу своевольную раздолбайку.

Отчитывает как ребенка, блин! Стискиваю кулаки, но заставляю себя молчать.

— Давай так, — добавляет он и делает паузу. Похоже, сейчас я услышу ультиматум. — Или ты берешься за ум, берешь себя в руки, приводишь себя в порядок, называй, как хочешь, или… будешь убирать в этом доме. Уж чтобы работать уборщицей, думаю, у тебя компетенций хватит.

Меня ярость берет. До чего он язвительный!

— А вдруг не хватит? — выкрикиваю возмущенно и сажусь в постели. — Что