— Слишком много сразу, — промолвил капитан. —Я обессилел от усталости. Столько событий в один день! Как будто меня двоесуток держали под ливнем без зонта и без плаща. Я насквозь, до костей пропитанвпечатлениями…

Широкими взмахами рук Эдвард расстелил большие белоснежныепростыни и взбил подушки. Потом растворил окно, впуская в комнату ночноеблагоухание жасмина. Светила луна, издали доносились звуки танцевальной музыкии тихих голосов.

— Так вот он какой, Марс, — сказал капитан,раздеваясь.

— Да, вот такой. — Эдвард раздевался медленно, неторопясь стянул через голову рубаху, обнажая золотистый загар плеч и крепкой,мускулистой шеи.

Свет погас, и вот они рядом в кровати, как бывало — сколькодесятилетий тому назад? Капитан приподнялся на локте, вдыхая напоенный ароматомжасмина воздух, потоки которого раздували в темноте легкие тюлевые занавески.На газоне среди деревьев кто-то завел патефон — он тихо наигрывал «Всегда».

Блэку вспомнилась Мерилин.

— Мерилин тоже здесь?

Брат лежал на спине в квадрате лунного света из окна. Онответил не сразу.

— Да. — Помешкал и добавил: — Ее сейчас нет вгороде, она будет завтра утром.

Капитан закрыл глаза.

— Мне бы очень хотелось увидеть Мерилин.

В тишине просторной комнаты слышалось только их дыхание.

— Спокойной ночи, Эд.

Пауза.

— Спокойной ночи, Джон.

Капитан блаженно вытянулся на постели, дав волю мыслям.Только теперь схлынуло с него напряжение этого дня, и он наконец-то мограссуждать логично. Все — все были сплошные эмоции. Громогласный оркестр,знакомые лица родни… Зато теперь…

«Каким образом? — дивился он. — Как все это былосделано? И зачем? Для чего? Что это — неизреченная благостность божественногопровидения? Неужто бог и впрямь так печется о своих детях? Как, почему, длячего?»

Он взвесил теории, которые предложили Хинкстон и Люстиг ещеднем, под влиянием первых впечатлений. Потом стал перебирать всякие новыепредположения, лениво, как камешки в воду, роняя их в глубину своего разума,поворачивая их и так и сяк, и тусклыми проблесками вспыхивало в нем озарение.Мама. Отец. Эдвард. Марс. Земля. Марс. Марсиане.

А тысячу лет назад кто жил на Марсе? Марсиане? Или всегдабыло, как сегодня?

Марсиане. Он медленно повторял про себя это слово. И вдругчуть не рассмеялся почти вслух. Внезапно пришла в голову совершенно нелепаятеория. По спине пробежал холодок. Да нет, вздор, конечно. Слишком невероятно.Ерунда. Выкинуть из головы. Смешно.

И все-таки… Если предположить. Да, только предположить, чтона Марсе живут именно марсиане, что они увидели, как приближается наш корабль,и увидели нас внутри этого корабля. И что они нас возненавидели. И еще допустим— просто так, курьеза ради, — что они решили нас уничтожить, какзахватчиков, незваных гостей, и притом сделать это хитроумно, ловко, усыпивнашу бдительность. Так вот, какие же средства может марсианин пустить в ходпротив землян, оснащенных атомным оружием?

Ответ получался любопытный. Телепатию, гипноз, воспоминания,воображение.

Предположим, что эти дома вовсе не настоящие, кровать ненастоящая, что все это продукты моего собственного воображения, материализованныес помощью марсианской телепатии и гипноза, размышлял капитан Джон Блэк. Насамом деле дома совсем иные, построенные на марсианский лад, но марсиане,подлаживаясь под мои мечты и желания, ухитрились сделать так, что я как бы вижусвой родной город, свой дом. Если хочешь усыпить подозрения человека и заманитьего в ловушку, можно ли придумать лучшую приманку, чем его родные отец и мать?

Этот городок, такой старый, все, как в тысяча девятьсотдвадцать шестом году, когда никого из моего экипажа еще не было на свете! Когдамне было шесть лет, когда действительно были в моде пластинки с песенками ГарриЛодера и еще висели в домах картины Максфилда Парриша, когда были бисерныепортьеры, и песенка «Прекрасный Огайо», и архитектура начала двадцатого века. Ачто, если марсиане извлекли все представления о городе только из моего сознания?Ведь говорят же, что воспоминания детства самые яркие. И, создав город по моимвоспоминаниям, они населили его родными и близкими, живущими в памяти всехчленов экипажа ракеты!

И допустим, что двое спящих в соседней комнате вовсе не моиотец и мать, а марсиане с необычайно высокоразвитым интеллектом, которым ничегоне стоит все время держать меня под гипнозом?..

А этот духовой оркестр? Какой потрясающий, изумительныйплан! Сперва заморочить голову Люстигу, за ним Хинкстону, потом согнать толпу;а когда космонавты увидели матерей, отцов, теток, невест, умерших десять,двадцать лет назад, — разве удивительно, что они забыли обо всем на свете,забыли про приказ, выскочили из корабля и бросили его? Что может бытьестественнее? Какие тут могут быть подозрения? Проще некуда: кто станетдопытываться, задавать вопросы, увидев перед собой воскресшую мать, — датут от счастья вообще онемеешь. И вот вам результат: все мы разошлись по разнымдомам, лежим в кроватях, и нет у нас оружия, защищаться нечем, и ракета стоит влунном свете, покинутая. Как ужасающе страшно будет, если окажется, что все этопопросту часть дьявольски хитроумного плана, который марсиане задумали, чтобыразделить нас и одолеть, перебить всех до одного. Может быть, среди ночи мойбрат, что лежит тут, рядом со мной, вдруг преобразится, изменит свой облик,свое существо и станет чем-то другим, жутким, враждебным, — станетмарсианином? Ему ничего не стоит повернуться в постели и вонзить мне нож всердце. И во всех остальных домах еще полтора десятка братьев или отцов вдругпреобразятся, схватят ножи и проделают то же с ни чего не подозревающимиспящими землянами…

Руки Джона Блэка затряслись под одеялом. Он похолодел.Внезапно это перестало быть теорией. Внезапно им овладел неодолимый страх.

Он сел и прислушался. Ночь была беззвучна. Музыка смолкла.Ветер стих. Брат лежал рядом с ним, погруженный в сон.

Он осторожно откинул одеяло, соскользнул на пол и ужетихонько шел к двери, когда раздался голос брата:

— Ты куда?

— Что?

Голос брата стал ледяным.

— Я спрашиваю, далеко ли ты собрался?

— За водой.

— Ты не хочешь пить.

— Хочу, правда же хочу.

— Нет, не хочешь.

Капитан Джон Блэк рванулся и побежал. Он вскрикнул. Онвскрикнул дважды. Он не добежал до двери.

Наутро духовой оркестр играл заунывный траурный марш. Повсей улице из каждого дома выходили, неся длинные ящики, маленькие скорбныепроцессии; по залитой солнцем мостовой выступали, утирая слезы, бабки, матери,сестры, братья, дядья, отцы. Они направлялись на кладбище, где уже ждалисвежевырытые могилы и новенькие надгробные плиты. Шестнадцать могил,шестнадцать надгробных плит.