В солнечных лучах взорвался блеском духовой оркестр, извысоко поднятых басов и труб брызнули ликующие звуки. Бухали барабаны,пронзительно свистели флейты. Золотоволосые девочки прыгали от восторга.Мальчуганы кричали: «Ура!» Толстые мужчины угощали знакомых и незнакомыхдесятицентовыми сигарами. Мэр города произнес речь. А затем всех членов экипажаодного за другим подхватили под руки — мать с одной стороны, отец или сестра сдругой — и увлекли вдоль по улице в маленькие коттеджи и в большие особняки.

— Стой! — закричал капитан Блэк.

Одна за другое наглухо захлопнулись двери. Зной струилсявверх к прозрачному весеннему небу, тишина нависла над городком. Трубы ибарабаны исчезли за углом. Покинутая ракета одиноко сверкала и переливаласьсолнечными бликами.

— Дезертиры! — воскликнул командир. — Онисамовольно оставили корабль! Клянусь, им это так не пройдет! У них былприказ!..

— Капитан, — сказал Люстиг, — не будьтеизлишне строги. Когда вас встречают родные и близкие…

— Это не оправдание!

— Но вы представьте себе их чувства, когда они увиделивозле корабля знакомые лица!

— У них был приказ, черт возьми!

— А как бы вы поступили, капитан?

— Я бы выполнял прика… — Он так и замер с открытымртом.

По тротуару в лучах марсианского солнца шел, приближаясь кним, высокий, улыбающийся молодой человек лет двадцати шести с удивительнояркими голубыми глазами.

— Джон! — крикнул он и бросился к ним.

— Что? — Капитан Блэк попятился.

— Джон, старый плут!

Подбежав, мужчина стиснул руку капитана и хлопнул его поспине.

— Ты?.. — пролепетал Блэк.

— Конечно, я, кто же еще!

— Эдвард! — Капитан повернулся к Люстигу иХинкстону, не выпуская руки незнакомца. — Это мой брат, Эдвард. Эд,познакомься с моими товарищами: Люстиг, Хинкстон! Мой брат!

Они тянули, теребили друг друга за руки, потом обнялись.

— Эд!

— Джон, бездельник!

— Ты великолепно выглядишь, Эд! Но постой, как же так?Ты ничуть не изменился за все эти годы. Ведь тебе… тебе же было двадцать шесть,когда ты умер, а мне девятнадцать. Бог ты мой, столько лет, столько лет — ивдруг ты здесь. Да что ж это такое?

— Мама ждет, — сказал Эдвард Блэк, улыбаясь.

— Мама?

— И отец тоже.

— Отец? — Капитан пошатнулся, точно от сильногоудара, и сделал шаг-другой негнущимися, непослушными ногами. — Мать и отецживы? Где они?

— В нашем старом доме, на Дубовой улице.

— В старом доме… — Глаза капитана светилисьвосторгом и изумлением. — Вы слышали, Люстиг, Хинкстон?

Но Хинкстона уже не было рядом с ними. Он приметил в дальнемконце улицы свой собственный дом и поспешил туда. Люстиг рассмеялся.

— Теперь вы поняли, капитан, что было с нашими людьми?Их никак нельзя винить.

— Да… Да… — Капитан зажмурился. — Сейчас яоткрою глаза, и тебя не будет. — Он моргнул. — Ты здесь! Господи. Эд,ты великолепно выглядишь!

— Идем, ленч ждет. Я предупредил маму.

— Капитан, — сказал Люстиг, — если японадоблюсь, я — у своих стариков.

— Что? А, ну конечно, Люстиг. Пока.

Эдвард потянул брата за руку, увлекая его за собой.

— Вот и наш дом. Вспоминаешь?

— Еще бы! Спорим, я первый добегу до крыльца!

Они побежали взапуски. Шумели деревья над головой капитанаБлэка, гудела земля под его ногами. В этом поразительном сне наяву он видел, какего обгоняет Эдвард Блэк, видел, как стремительно приближается его родной дом ишироко распахивается дверь.

— Я — первый! — крикнул Эдвард.

— Еще бы, — еле выдохнул капитан, — я старик,а ты вон какой молодец. Да ты ведь меня всегда обгонял! Думаешь, я забыл?

В дверях была мама — полная, розовая, сияющая.

За ней, с заметной проседью в волосах, стоял папа, держа вруке свою трубку.

— Мама, отец!

Он ринулся к ним вверх по ступенькам, точно ребенок.

День был чудесный и долгий. После ленча они перешли вгостиную, и он рассказал им все про свою ракету, а они кивали и улыбались ему,и мама была совсем такая, как прежде, и отец откусывал кончик сигары изадумчиво прикуривал ее — совсем как в былые времена. Вечером был обед,умопомрачительная индейка, и время летело незаметно. И когда хрупкие косточкибыли начисто обсосаны и грудой лежали на тарелках, капитан откинулся на спинкустула и шумно выдохнул воздух в знак своего глубочайшего удовлетворения. Вечерупокоил листву деревьев и окрасил небо, и лампы в милом старом доме засветилисьореолами розового света. Из других домов вдоль всей улицы доносилась музыка,звуки пианино, хлопанье дверей.

Мама поставила пластинку на виктролу и закружилась в танце скапитаном Джоном Блэком. От нее пахло теми же духами, он их запомнил еще с тоголета, когда она и папа погибли при крушении поезда. Но сейчас они легкоскользили в танце, и его руки обнимали реальную, живую маму…

— Не каждый день человеку предоставляется вторая попытка, —сказала мама.

— Завтра утром проснусь, — сказал капитан, —и окажется, что я в своей ракете, в космосе, и ничего этого нет.

— К чему такие мысли! — воскликнула оналасково. — Не допытывайся. Бог милостив к нам. Будем же счастливы.

— Прости, мама.

Пластинка кончилась и вертелась, шипя.

— Ты устал, сынок. — Отец указал мундштукомтрубки: — Твоя спальня ждет тебя, и старая кровать с латунными шарами — все какбыло.

— Но мне надо собрать моих людей.

— Зачем?

— Зачем? Гм… не знаю. Пожалуй, и впрямь незачем.Конечно, незачем. Они ужинают либо уже спят. Пусть выспятся, отдых им неповредит.

— Доброй ночи, сынок. — Мама поцеловала его вщеку. — Как славно, что ты дома опять.

— Да, дома хорошо…

Покинув мир сигарного дыма, духов, книг, мягкого света, онподнялся по лестнице и все говорил, говорил с Эдвардом. Эдвард толкнул дверь, иДжон Блэк увидел свою желтую латунную кровать, знакомые вымпелы колледжа исильно потертую енотовую шубу, которую погладил с затаенной нежностью.